Игры света и тьмы - 1
Шрифт:
– Что ты творишь… - прошептал тот.
– Люблю тебя.
– Иса…
– Да, - Инэрис снова поймала его губы, не давая договорить, и продолжила целовать, медленно поглаживая затылок, пока Дезмонд не сдался и не обхватил её руками под поясницу. Инэрис и тогда не выпустила его губ, только прощально прошлась кончиками пальцев по чувствительной коже головы, скользнула по плечам и, резко опустившись ещё ниже, потянула вверх футболку. Она поддалась неожиданно легко, и Инэрис тут же чуть отклонилась назад, разглядывая открывшуюся ей картину и проверяя,
– Не больно? – спросила она и, желая уточнить вопрос, скользнула губами по раненому плечу, на котором всё ещё виднелась белая отметина шрама. Вся остальная кожа Дезмонда была загорелой и гладкой, без единого дефекта, будто ему по-прежнему было двадцать лет.
Дезмонд качнул головой, но Инэрис уже не видела этого, потому что губы её двигались дальше - по плечу, вдоль ключицы к горлу, а оттуда к груди. Быстрыми, жесткими поцелуями покрывала сантиметр за сантиметром – словно прорвало плотину, и теперь обоих их уносило прочь течением безумной реки.
Инэрис не заметила, как сама лишилась блузки. Дезмонд тоже пытался целовать её – туда, куда успевал. А потом Инэрис обнаружила, что ладони Дезмонда лежат на её ремне.
Их взгляды встретились на секунду, и обоих оглушило отрезвляющее понимание того, что происходит, но Инэрис тут же наклонилась, снова накрывая губы Дезмонда поцелуем, и теперь уже те без раздумий ответили ей с тем же жадным безумием.
– Я сейчас, - выдохнула она, вырываясь из поцелуя, и попыталась встать, но тут же обнаружила, что рука Дезмонда сжимает её руку.
– Не уходи.
Глаза Дезмонда смотрели в эту секунду с такой болью, что не подчиниться было невозможно.
Инэрис бросил короткий взгляд на ванную, которая казалась ей просто необходимой. Но уйти сейчас – означало разрушить ту связь, которая установилась между ними теперь, и она просто потянула Дезмонда за руку к спальне. Уже на полпути Дезмонд рванул её на себя, прижимая к груди с неожиданной силой, и обнял, впился поцелуем в шею, оставляя красный след, а затем принялся так же бесцельно и безумно целовать.
Когда они рухнули на кровать, Инэрис краем сознания отметила, что оказалась снизу. Она тут же толкнула Дезмонда, заставляя того упасть рядом, и, ловко оседлав его, снова стала целовать плечи и грудь. Избавившись от остатков одежды, потёрлась животом о пах Дезмонда и сама застонала в унисон тому стону, который прозвучал в темноте. На краю сознания ещё мельтешила мысль о презервативах, но воплотить её в жизнь не выходило никак – и она просто качнула бёдрами. Оба тела пронзила боль, но ни Дезмонд, ни Инэрис не почувствовали её – всё происходящее слилось в одну оглушающую волну, в которой невозможно было думать и чувствовать ясно, в которой нереально было отличить, где кончается одно тело и начинается другое, что чувствует один, и что ощущает другой.
Инэрис ещё помнила, как оказалась на лопатках и как болезненно пыталась удержать Дезмонда, который навис над ней, опираясь только на один локоть. Как взрывалось по всему телу жгучее удовольствие, и как руки
Дезмонд запомнил безумие, затопившее сознание. Бесконечную сладость и бесконечную боль – не оттого, как грубо и резко соприкасаются их тела в бесконечном танце взаимного притяжения. Боль была не там, в точке соприкасания двух тел. Она пульсировала в груди и отдавалась эхом в голове, пронзая насквозь, накладывая на игру света и тени на белоснежной коже Инэрис отражение образов прошлого – гибкое тело Луаны, также трепещущее в руках. Синие глаза Луаны, глядящие с летучей платформы на его позор. Тонкие пальцы Луаны, прижимающие к груди складки покрывала, её испуганный, затравленный взгляд.
Дезмонд не мог избавиться от этой боли, он плыл по её волнам, в то время как другая часть его сущности плыла по волнам удовольствия. Он тонул в стонах Инэрис и гладил её тело – такое же нежное, как и сотни лет назад.
Он забыл о руке, но это не значило, что он перестал чувствовать боль. Боль в плече вплеталась в симфонию страдания и наслаждения, нахлынувшую на него в ту ночь тонкой горькой струной, потому что это тоже была боль от предательства, а не от ран.
Инэрис заснула в его руках ближе к рассвету, а Дезмонд не мог спать.
Медленно трезвея, он наблюдал, как тучи над городом озаряют первые лучи рассветного солнца. Как первые лучики света скользят по лицу Инэрис – такому спокойному и молодому сейчас.
Все горести, все морщинки и вся усталость исчезли с него, и теперь Дезмонд отчётливо видел перед собой ту девушку, с котороц познакомился в парке Аркана десять веков назад.
Инэрис ровно дышала и почти по-детски прижималась щекой к его плечу, а Дезмонд не мог перестать думать. Удовольствие схлынуло, снова оставляя его наедине с болью, с пронзительным эхом, вторившим его мыслям: «Настанет утро, и она уйдёт».
В конце концов Дезмонд всё же опустил голову Инэрис на плечо – теперь их тела переплетались тугой косой – и задремал.
Инэрис пробуждалась медленно. Первым, что она ощутила с наступлением утра, стала непривычная лёгкость во всём теле, как будто груз, который она носила за спиной изо дня в день, внезапно стал легче, или попросту уменьшилось давно уже давившее её с непреодолимой силой притяжение Земли.
Она постепенно, шаг за шагом, выплывала из мягкой дрёмы, не желая расставаться до конца с миром сновидений, в котором провела эту ночь.
Это было странно, потому что Инэрис не просыпалась так уже давным-давно – она даже не помнила, сколько. Всегда, всю свою жизнь она вставала резко, по будильнику, по тревоге или по звонку.
Ещё не понимая до конца, где находится, она уловила шум дождя за окном – мягкий, убаюкивающий, шершавой ладонью успокаивающе поглаживающий её напряжённые нервы.
Инэрис приоткрыла один глаз, поймала в фокус зрачка краешек темноволосой головы, лежащей совсем близко, и замерла, стремительно осознавая случившееся вчера.