Игры в добро и зло. Часть первая. Реванш
Шрифт:
– Зима, я люблю зиму,– философски ответил он. – Но это замкнутый КРУГ.
– Круг? – память Рязанцевой фиксировала каждое слово подследственного, притворяясь, что поправляет бутылочки с раствором.
– КРУГЛЫЙ, земной шар, говорю, Круглый, а я обречён на бег по кругу.
– Ну, Вы сами Виноваты! – пожала плечами Анжелика.
В глазах Смолина отразилась такая ненависть, что Рязанцева даже поёжилась.
– Ты похожа на мою жену…только шрам у тебя вот здесь…
– Да? – туповато переспросила она, вглядываясь в его расширенный угольный зрачок. – Это я на
– … у него тоже жена красивая, правда, красота не вечна..
–
– Оставьте нас! – услышал Смолин знакомый голос.
Белов стоял против солнца, так что Смолину пришлось прищуриться, чтобы сфокусироваться на ненавистном лице.
– Только не долго, больному нужен покой! – попросила медсестра.
– Это опасный преступник. Попрошу без сантиментов, – чеканя каждый слог, припечатал Павел Дмитриевич. Рязанцева,дсестра, пожав плечами, вышла, плотно прикрыв за собой дверь. Повисла напряжённая тишина. Было слышно, как громко стучат сердца заклятых врагов.
– Ну что, дружок, – первым нарушил молчание Белов, – теперь для тебя всё кончено!
– Посмотрим. – процедил Смолин, скользнув по Павлу ледяным рентгеном пронзительных глаз.
– Второй раз у тебя ничего не выйдет. Шах и мат. Ты проиграл. Но скажи мне, где смысл? Ты к этому стремился? Ты разрушил всё, что окружало тебя.
– Заткнись… – процедил Алексей. – По-хорошему прошу, захлопнись!
– Я лично добьюсь, чтобы тебе дали пожизненное.
– Ну-ну, – Смолин цинично цыкнул, прикрыв один глаз, а вторым насмешливо, с провокационной издёвкой, подмигнул полковнику.
– Знаешь, о чём я жалею? – спросил Белов с абсолютно непроницаемым выражением лица.
Алексей молчал.
– О том, что не убил тебя!
– Браво, Белов, – хмыкнул Смолин, – Браво! В этом месте шквал аплодисментов! Появился звериный блеск в глазах, чувствую эмоциональный накал до ведённого до точки человека, браво, как сказал бы Станиславский, ВЕРЮ!
– Ты же умный мужик, Смолин, с твоими-то мозгами мог бы добиться немыслимых высот, а из-за своей гордыни разменял свою жизнь по пятикопеячным монетам, и что теперь, ответь мне, Смолин, что? На твоём счету столько человеческих жизний,что я лично буду добиваться тебе пожизненного срока где-нибудь в «Дельфине» или «Сове», – казалось, Павел Дмитриевич не обратил на язВительный сарказм Алексея, но по тому, как сквозь зубы цедил слова полковник, было ясно, насколько трудно даётся ему этот диалог и каких немыслимых усилий он прилагает, чтобы не отпраВить оппонента на тот свет своими собственными руками.
– ЛИЧНО, СЛЫШАЛ, СМОЛИН?
– Ты чё пришёл, шахматист? – Алексей облизнул губы, одарив Белова сексуальной ухмылкой.
– Соскучился? Знаю, у нас взаимная любовь.
– Паясничаешь всё? Не долго тебе осталось, Смолин, и не таких там ломали,будь уверен.
– Пришёл сообщить, что на «крытке» в тираж меня спишут? – проницательные глаза Алексея отсвечивали шалым безумием.
– Расслабься, Белов, ты же герой, поймал меня, радуйся.
– Месть тебя сгубила, Смолин, будь ты чуточку поумнее, ты бы…
– Да пошёл ты, – приказал Алексей низким железным голосом, – вали давай, шахматист, не мешай мне отдыхать!
«СУКА, ДАЖЕ НА НАРАХ УМУДРЯЕТСЯ КОМАНДОВАТЬ!»
Окинув высокомерного Алексея сочувственным взглядом, Павел направился к выходу, но в дверях обернулся, адресуя противнику многообещающую улыбку.
– Увидимся на допросе, Смолин.
Алкесей проводил его нахальным бандитским взглядом, но едва лишь за Беловым закрылась дверь, с лица Смолина схлынули все краски, а в глазах появился холодный, расчётливый блеск.
«За всё ответишь, шахматист, за всё платить по счетам будешь! Я убью тебя, Белов, слово даю, убью!»
После разговора с Беловым, Смолин снедаемый злобой, потерял счёт времени. Тошнота подкатывала к горлу, щемящая тоска сдавила грудь словно в тисках, а перед глазами расплывались туманные оранжевые пятна. Кругом мелькали расплывчатые фигуры, размытые лица, лица, где-то вдалеке гремела какофония звуков, мешая ему сосредоточиться на очень важном моменте, который он упустил из виду, что и явилось причиной его недавнего поражения в доме Белова. Тугая повязка на шее сильно мешала, и его натужное дыхание со свистом вырывалось из груди. Застонав, как от зубной от боли, Алексей попытался перевернуться на бок, но, увидев своего двойника, стоящего лицом к нему, поморщился, процедив непечатное ругательство.
– Опять ты?
– Я! – Смолин скрестил руки на груди, прислонившись спиной к дверному косяку.
– Чего тебе?
– Ну что, родной, добегался?
– Иди ты, – огрызнулся Смолин, сжав руку в кулак. – Слушай, проваливай, а, советчик хренов.
– Слушал бы меня – не лежал бы сейчас здесь, – на Смоленском-двойнике был надет забрызганный кровью джемпер, чёрные волосы всклокочены, под глазами залегли тёмные круги. – Хорошо, что хоть бронежилет надел.
– Отвали, а, в натуре!
– Ну-ну, – хмыкнул двойник, бесцеремонно присаживаясь на кровать.
– Пошёл ты, родной.
– Думай лучше, где ты допустил ошибку!
– Отстань, а? И без тебя тошно! Башка съехала, глюки мерещатся!
– Ты скажи мне, долго валяться собираешься?
– Повторяю для тупых -пошёл ты!
– Я-то пойду, только сын чёрти где, Круглый в больнице, а Белов прав – ты к ЭТОМУ стремился? Гнить на «пожизненном»?