Игуана
Шрифт:
— Именно это. Мне хочется, и поскольку я вольна так поступить, я так поступаю.
— И тебе не важно, что я чувствую или что я думаю?
— Тебе незачем что-то думать или чувствовать. Граф — друг, и я еду, потому что он мне кажется приятным, интересным и занимательным. — Она взглянула на него с некоторым удивлением: — Что плохого в этой поездке?
— Я знаю графа Риосеко, — прозвучало в ответ. — Ему без разницы, лечь ли в постель с женой друга или с тем же другом, а его дом славится оргиями, которые он там устраивает.
— И я это знаю, — кивнула она. — Но от этого разговор с ним не перестает
Он воззрился на нее с изумлением:
— Влюблена в меня и едешь с другим?
— Именно поэтому я так и поступаю. Чтобы тебя любить, мне необходимо ощутить себя свободной, необходимо знать, что я от тебя не завишу, что, хотя я тебя люблю, постоянно тебя желаю и нуждаюсь в том, чтобы ты в любое время занимался со мной любовью, я по-прежнему сама себе хозяйка — и если мне захочется что-то сделать, я это сделаю.
— Даже если это меня ранит?
— Даже так.
— Не могу тебя понять.
— А я тебя никогда и не просила, чтобы ты меня понимал, — сказала Кармен де Ибарра. — Только принимал меня такой, какая я есть. — Она посмотрела на него долгим взглядом — своим глубоким, загадочным взглядом. — А сейчас я желаю, чтобы ты взял меня на руки, отнес в спальню и занялся со мной любовью, как ты умеешь.
— Я не смогу, зная, что завтра ты уезжаешь с другим.
— А вот и сможешь, я уверена. — Она помолчала. — Но я хочу, чтобы ты имел в виду то, что я тебя желаю, не заставит меня изменить намерение. Завтра я поеду в Севилью.
Они предались любви. Как никогда раньше ей не предавались — со страстью и чуть ли не с отчаянием, — и она не раз и не два повторила ему, что любит, что она его возлюбленная и нет ничего чудеснее, чем пережить подобные минуты.
Они уснули, насытившиеся друг другом и утомленные, но утром, очнувшись ото сна, Херман де Арриага с изумлением обнаружил, что Малышка Кармен все-таки уехала на рассвете.
Другой мужчина, не обладавший его выдержкой или опытом, возможно, в результате покончил бы с собой, так как Херману де Арриага пришлось пережить самые отчаянные, пустые и печальные дни своей жизни, хотя он и пытался найти утешение своему горю у прежних возлюбленных. Он жил как во сне или в тягостном кошмаре, от которого очнулся через месяц, вновь вернув себе былую самоуверенность и решив окончательно забыть креолку.
Однако креолка вновь к нему вернулась, сказала, что любит его и что он ей нужен; она уверила его, что между ней и графом де Риосеко ничего не было, — и она готова принять его предложение выйти за него замуж, если оно еще имеет силу.
Все вернулось в прежнее русло, и все опять было замечательно и исполнено страсти, черные тучи ушли в прошлое, пока за две недели до свадьбы она неожиданно не объявила, что граф вновь пригласил ее поехать с ним и она едет.
Де Арриага не проронил ни слова. Приказал заложить карету и отправился в долгое странствование по Европе; следующим летом он скончался во Флоренции, заболев чумой.
Кармен де Ибарра — уже почти никто не называл ее Малышкой Кармен — в течение года ожидала его возвращения, однако, получив известие о его смерти,
Иногда Кармен де Ибарра задавалась вопросом, стоило ли ее отчаянное стремление почувствовать себя свободной тех страданий, которые впоследствии испытывала она сама и заставляла испытывать других, но так и не нашла удовлетворительного ответа.
Даже она сама не понимала причин своей непокорности и безумного, неукротимого порыва, который выбивал ее из колеи, отгородив ее разум темной непроницаемой завесой от всякого света или здравомыслия. Сколько раз она обретала счастье, столько же и отвергала; и, хотя впоследствии ненавидела себя за это, не могла совладать с безудержной тягой к саморазрушению, когда внутренний голос, хриплый и глубокий, приказывал порвать со всем и совершить безрассудное бегство на свободу.
Бродя в одиночестве в заброшенном саду — сестра ее повторно вышла замуж и теперь жила в Латакунге, — она снова и снова воскрешала в памяти лицо каждого мужчины, которого любила, и мысленно переносилась в прошлое — вспоминала счастливые дни в поместье у подножия Котопакси и чудесное путешествие, совершенное с Херманом де Арриага в Аранхуэс весной, когда они искали укромную часовню, в которой хотели обвенчаться.
Она знала, что счастье навсегда осталось в прошлом, но так и не могла сама себе объяснить почему.
Почти через год умер ее отец, и на похоронах она познакомилась с Диего Охедой, который произвел на нее впечатление своей манерой держаться, а также тем, что чуть ли не до наваждения напоминал ей супруга, Родриго де Сан-Антонио.
Что касается самого Диего Охеды, он влюбился в Кармен де Ибарра, как только ее увидел; его поразили ее фигура, ставшая теперь совсем хрупкой, печальный взгляд и, более всего, беззащитный вид; Кармен же не подозревала, что выглядит беззащитной и что из-за этого мужчин к ней влечет еще сильнее.
Диего Охеда стал часто ее навещать, невзирая на противодействие своей семьи строгих правил, убежденной в том, что эта женщина приносит несчастье мужчинам, которые к ней приближаются, и желавшей сохранить приличия, поскольку Диего Охеда был женат, хотя уже несколько лет жил в разъезде со своей супругой.
В один из своих визитов он заговорил о путешествии, которое недавно совершил на Очарованные острова, и о своем намерении обосноваться там, устроив на Идефатигабле факторию с целью заготовления ценного черепахового жира.
— На Галапагосах я создам для тебя империю, если ты поедешь со мной, — сказал он в заключение. — Там мы заживем в покое, одни вдали от всех, только ты и я.
— Одни?
— Я возьму с собой несколько семей индейцев отаваленьо. Я знаю, что могу на них рассчитывать: они преданные, честные и работящие. Эти острова — рай земной, и они ждут не дождутся, когда кто-то решится сделать их своими.
— Я подумаю, — пообещала Кармен.
И выполнила свое обещание, долго думая, приучая себя к мысли о том, что ее жизнь на островах будет как бы возвращением в те годы, которые она провела в поместье у подножия Котопакси.