ИИ
Шрифт:
– Вот, – сказал Трехпалыч и поставил на стол бочонок – сорок сантиметров в высоту, двадцать в диаметре. Он был серый, но какой-то неоднородно-серый. Из курса детсадовской лепки я знал, что добиться такого эффекта можно, смешав разноцветные бруски пластилина в один комок. Кстати, на вид бочонок казался пластилиновым, хотя, скорее всего, был изготовлен из более прочного и эластичного материала. В крышке бочонка я насчитал двенадцать дырочек. Словом, если вы когда-нибудь коллекционировали каучуковые солонки, шефу удалось раздобыть довольно крупный экземпляр.
В расположении дырочек на крышке мнилось что-то гипнотическое. Каждая была диаметром с кончик мизинца. Или чуть меньше. Мне захотелось проверить.
– А можно… Ой! – сказал я, когда похожая на клешню лапа шлепнула меня по запястью.
– Руки под стол! – рявкнул Михал Палыч.
Но я и сам уже пожалел о своем порыве.
Из дырочки, в которую я чуть было не сунул палец, показалось что-то желтоватое, напоминающее сдвоенную трубочку для коктейля, только потоньше и со срезанным наискось концом. Показалось и исчезло, показалось и исчезло, как будто дважды кольнуло воздух.
– И вообще держись-ка ты подальше. – Шеф за края стянул дырявую крышку, потом медленно уложил бочонок набок и легонько постучал по дну. – Ну давай, выбирайся, красавица.
Прошла секунда, другая – и из бочонка на стол выбралось нечто.
Бабочка не бабочка, стрекоза не стрекоза, гадал я. Глаза у странного существа были точно стрекозиные – круглые, блестящие, симметрично торчащие по бокам головы, а вот туловище-веретено и белые, с отливом в голубизну, крылышки достались ему явно от бабочки. Были, правда, еще какие-то надкрылки цвета спелого каштана, которые начинались на затылке и спускались до середины туловища.
– Кто… – начал я и не договорил.
Бабочка-стрекоза развернулась ко мне – вероятно, среагировала на голос – и взметнула туловище вверх, одновременно расправив крылья. Она держалась почти вертикально, опираясь на верхние лапки, которые оказались гораздо длиннее и мощнее остальных. И хоть росту в ней было от силы сантиметров десять, это зрелище показалось мне одновременно грозным и величественным. Богомол не богомол, мысленно присовокупил я и все-таки повторил вопрос, правда, вполголоса:
– Кто это?
– Знал бы, зачем бы тебя звал? – резонно заметил шеф.
Я кивнул – давно пора привыкнуть – и осторожно заглянул в бочонок, однако ничего напоминающего сдвоенную трубочку для коктейля внутри не обнаружил. Строго говоря, бочонок был пуст.
– Откуда это?
И вдруг – хлоп! – как детская забава, как свисток с бумажным языком на конце, изо рта у существа выскочила желтая молния. Выскочила сантиметров на сорок и моментально втянулась обратно. Я еле успел убрать локоть.
– Держись подальше, – напомнил шеф.
– Что это, язык? – спросил я, отодвигаясь на безопасное расстояние.
– Нет, язык выше. Что-то вроде полых трубок, между ними – перемычки.
– Рельсы, рельсы, шпалы, шпалы, – пробормотал я.
– Похоже.
– Но как они умещаются у нее внутри?
Трехпалыч пожал плечами.
– Пока непонятно. Пневматика какая-нибудь. Или гидравлика. Видишь, они и сейчас немного торчат.
– Точно! – Концы трубочек-рельсов выпирали изо рта, как не по размеру подобранная вставная челюсть. – Погодите-ка, а это…
– Только близко не наклоняйся, еще стрельнет! Глаза береги.
Но мне было уже не до рельсов-трубочек, выстреливающих изо рта, даже не до собственных глаз.
– Это ведь не надкрылки, да? – прошептал я. – Это… Там, по кругу, это же… волосы, да?
– Да, да.
– Но ведь… Откуда это? – повторил я. – Хотя бы с какой планеты?
– С нашей планеты, с нашей, расслабься. Отловлено в Битцевском парке.
– Оно летает?
– Пока нет. Видишь же, крылышки еще маленькие.
– А чем питается?
– Насколько мы успели заметить, ничем.
– Но как же…
– Сам в недоумении, – отрезал шеф.
Я открыл рот, готовый задать еще десяток дурацких вопросов и получить десяток соответствующих ответов.
И – промолчал.
– Ну что, никаких проблесков?
Я замешкался в поисках остроумного ответа и, ничего не надумав, вздохнул. Ни-ка-ких. Со дня нашего знакомства с бабочкой-стрекозой тянулась вторая неделя, а мне так и не удалось ни идентифицировать загадочное существо, ни понять, с чем его едят… или хотя бы чем питается оно само. Может, моими эмоциями? В таком случае не удивительно, что наша подопечная день ото дня выглядит все жизнерадостнее и ухоженнее, ведь я, должно быть, закормил ее унынием, переходящим в отчаяние, и осознанием собственной никчемности.
– Напомни потом, чтобы вычеркнул тебя из премиальных списков. Иждивенец. Ладно, включай камеру. – Шеф провел клешней по голове, приглаживая волосы, и заглянул в объектив: – Эксперимент номер… Какой там?
– Сорок седьмой.
– Эксперимент номер сорок семь. Изменение объема. Давай стеклянный шар.
– Прозрачный?
– Да. И подставку на минус четыре.
– Маловата, – проворчал я.
– Нормально. Ты же видишь, она в силу входит.
«Я вам не проблесковый маячок. Вот как надо было ответить!» – запоздало сообразил я. К сожалению, развитая интуиция имеет мало общего со скоростью реагирования. Впрочем, где она – развитая? На кого меня старого кинула? Шевельнулась напоследок – в тот раз, когда я впервые догадался засунуть в бочонок красный кубик, чтобы час спустя вытащить назад бледно-розовый – и на этом, кажется, исдохла.
Я поместил в центр стола подставку – стеклянный диск на трех изогнутых ножках, посередине – круглое отверстие. Сверху положил шарик. Он погрузился в отверстие на треть.
– Давай, давай, давай…
Михал Палыч похлопал по дну бочонка, и существо, которое я всю последнюю неделю называл про себя не иначе как Мучительница, предстало перед нами. Сверкнуло глазищами на шефа, на меня, затем уставилось на стеклянный шар. Я начал отсчет: и раз, и два, и три… А когда уже на «четы…» мелькнула желтая молния, закончил: – «…ре. Хорошо хоть ждать не пришлось».