Шрифт:
Леж Юрий. Искушение
— Но вот какой вопрос меня беспокоит: ежели бога нет, то, спрашивается, кто же управляет жизнью человеческой и всем вообще распорядком на земле?
— Сам человек и управляет, — поспешил сердито ответить Бездомный на этот, признаться, не очень ясный вопрос.
— Виноват, — мягко отозвался неизвестный, — для того, чтобы управлять, нужно, как никак, иметь точный план на некоторый, хоть сколько нибудь приличный срок.
Мастер и Маргарита. М.А.Булгаков
И приступил к Нему искуситель и сказал…
Евангелия от Матфея, 4:3
В кажущимся сегодня таким далеким, веселым и беспечным, детстве Афанасий наивно и мечтательно представлял себе лабораторию, как необъятное подвальное помещение, уходящее потолком и стенами в неизвестные, таинственные измерения. Старинная кирпичная кладка с позеленевшими швами мерцала
Конечно, с возрастом детские мечты и книжные надуманные образы незаметно, но бесповоротно испарились, а пришедшие к ним на смену реалии жизни ни романтизмом, ни мистицизмом, увы или к счастью, не наполнились. Вот потому сегодня к вечеру, когда все работники разошлись уже по домам, и в огромных помещениях когда-то богатого имперского научно-исследовательского центра, нынче переживающего не лучшие времена, наступила относительная тишина, изредка прерываемая шагами охранников, проверяющих на всякий случай пустые длинные коридоры, Афанасий засиделся не за колбами с бурлящей разноцветной жидкостью, не за змеевиком, из которого подкапывала волшебная жидкость, а за простым, хоть и большим, в полстола, монитором, на котором отражался плод его трудов за последние полгода. В лаборатории автоматизации и роботизации производственных процессов когда-то молодой и подающий надежды, а ныне — средних лет научный сотрудник, носивший по воле родителей старинное, давным-давно не модное имя, занимался проблемами финишной прямой любого производства — измерением качества продукции. Точнее говоря, автоматизацией этого самого измерения качества с помощью новейших средств вычислительной техники, когерентного светового оборудования, всевозможных механических и электронных датчиков объема, измерителей чистоты поверхностей, ну, и еще много чего — прочего, прочего, прочего.
Будучи от природы и по воспитанию человеком добросовестным, привыкшим доводить до конца начатое дело, невзирая иной раз на прямые указания начальства, мол, брось всё это и займись чем-нибудь другим, Афанасий последние месяцы переживал рабочий кризис — проект его стенда контроля качества не клеился, рассыпался, требовал все больше и больше датчиков, что тянуло совершенно несусветное удорожание, да и требуемые в будущем для наладки и профилактики оборудования затраты зашкаливали разумные пределы. Наверное, большинство живущих рядом с научным сотрудником людей давно переквалифицировались бы в продавцов импортной жевательной резинки, бытовой химии или контрафактной обуви, но упорный, настырный и требовательный к себе Афанасий продолжал ежедневно с девяти до восемнадцати, а иной раз и задерживаясь после работы, старательно перекомпоновывать компьютерные чертежи, блок-схемы, вновь и вновь править техническое задание. Благо, ни семьи, ни детей, даже более-менее постоянной женщины у научного сотрудника не было: родители его, единственные ближайшие родственники, погибли в авиакатастрофе без малого двенадцать лет назад, девушки, пообщавшись с аккуратистом, немного педантом и трудоголиком с неделю-другую, предпочитали не тратить свою молодость на нудные концерты древних рок-идолов и посещения кинотеатров повторного фильма, тем более, что и в интимных вопросах Афанасий был столь же нетороплив, последователен и аккуратен, как и в работе.
Взглянув на подмигивающее двоеточие в нижнем углу экрана, разделяющее миниатюрные, темно-синие, яркие числа двадцать и сорок восемь, научный сотрудник почувствовал, что он окончательно выдохся, и не только сегодня от рабочего, умственного напряжения, но и с этим вариантом проекта стенда контроля качества. «Самое лучшее будет — заархивировать текущую версию, сбросить на сервер, а завтра, с утра пораньше, начать всё заново, не вспоминая то, что было сделано, — устало и расстроено подумал Афанасий. — Хотя, для того чтобы ни о чем завтра не вспоминать, сегодня придется заглянуть по дороге домой в пару-тройку баров и как следует поднабраться…» Спиртное научный сотрудник не особо почитал, но честно признавался сам себе, что без рюмочки-другой коньяка или хорошей водки жизнь была бы не так интересна и многогранна, к тому же, частенько приходилось выпивать в компании сослуживцев, никогда не упускающих возможности отметить государственный праздник, чей-то очередной юбилей или присвоение научного звания. Впрочем, злоупотреблять «до поросячьего визга» Афанасий себе не позволял даже на роскошных и безопасных банкетах высокого начальства, в самые критические моменты умело останавливаясь у черты с отметкой «слегка штормит».
— А может, попробовать еще один вариант? — раздался несколько гулкий в пустом помещении, заставленном обыкновенными канцелярскими столами, обшарпанными, давно требующими замены, стульями и неработающими, притихшими мониторами, странный, незнакомый научному сотруднику чужой голос. — Переместить три первых когерента ближе к середине стенда, датчики температуры вынести левее…
— Ерунда все это, — автоматически отмахнулся Афанасий и только после этого сообразил, что разговаривать-то с ним в пустой лаборатории совершенно некому.
Повернув голову чуть правее от мешающего обзору экрана, научный сотрудник чуть воспаленными от напряжения глазами уловил силуэт сидящего напротив него, через стол, человека и — тут же встрепенувшись, вгляделся повнимательнее, едва не присвистнув вслух от удивления.
В неизвестно откуда взявшемся среди аскетичной лабораторной мебели роскошном, музейного вида кресле, слегка развалившись, положив ногу на ногу сидел среднего роста мужчина в отлично пошитом, несколько старомодном костюме-тройке цвета маренго с легкой синей искоркой. Левая рука незнакомца, смуглая до черноты, казавшаяся еще более темной по контрасту с белоснежной манжетой сорочки, выглядывающей из рукава пиджака, спокойно возлежала — другого слова Афанасий подобрать не смог — на подлокотнике кресла, на пальцах играли разноцветными искорками драгоценные камни в тяжелых, массивных и, похоже, очень древних золотых оправах. Правая рука так же величественно покоилась на набалдашнике трости — ближайшей родственнице кресла по роскоши исполнения, театральной древности и явной декоративности; почему-то представить себе незнакомца, использующим трость именно по прямому назначению, было совершенно невозможно. Лицо непонятного пришельца — смуглое, темное, как и кисти рук — отличалось резкими, немного угловатыми и какими-то острыми чертами, кожа, хоть и ухоженная, казалось, была выдублена тысячелетиями пребывания на свежем воздухе и еще не меньшим сроком — рядом с постоянно горящим, чудовищным в своей сути, огнем. Ни усов, ни бороды на лице незнакомца не наблюдалось, а вот из-под иссиня-черных, чуть озорных кудрей, почти сразу надо лбом забавно выглядывали остренькие кончики настоящих, пусть и небольших, но как-то сразу бросающихся в глаза рогов.
— Не надо так на меня глядеть, — с веселым и непринужденным раздражением посоветовал незнакомец. — Лучше еще разок глянь на свою блок-схему, ту, расширенную…
— А вы… то есть, ты… это… — совершенно сбился, пытаясь обратиться к неизвестному, ошеломленный научный сотрудник.
«Писец и лесенка, нет, цирк и клоуны, — лихорадочно перебирал в памяти знакомые ему характеристики создавшейся ситуации Афанасий. — Нет, кино и немцы, нет, белочка пришла…»
Загадочный незнакомец, будто читая мысли своего визави, дождался, когда те перестанут метаться между ругательными, нецензурными и относительно приличными выражениями, легонько усмехнулся и сказал, как бы, с небольшим вызовом:
— Да-да, это всё я — Аббадон, Адрамелех, Апух, Бафомет, Бегемот, Вельзевул, Дагон, Дамбала, Иблис, Локи, Мефистофель, Молох и прочая, прочая, прочая… лень перечислять все те имена, которыми меня одарили изобретательные смертные. Впрочем, чтобы было удобнее, можешь называть меня Сатаной, кажется, это и тебе будет привычнее.
— А вы… ты… вы, Сатана, зачем, собственно, здесь… того… — по-прежнему проглатывая слова и пытаясь хотя бы на такой короткой, разговорной паузе обрести душевное равновесие, спросил Афанасий.
— Давай-ка сразу на «ты», пускай на брудершафт мы и не пили, — легко засмеялся враг рода человеческого. — А заглянул я сюда, чтобы помочь тебе в положительном решении проекта.
— Как? Вот так — просто заглянул помочь?
— А ты считаешь, что за бессмертной душой пожаловал? — весело расхохотался Сатана сочным, густым баском, и смех этот звучал искренне, без грамма фальши или натуги. — Ох, до чего ж вы, люди, высокого о себе мнения.
— А что же — моя душа уже и тебе не годится? — искренне обиделся научный сотрудник, считающий себя, ну, не праведником, конечно, но человеком вполне достойным попадания в Рай, вот только не забыть бы перед смертью исповедаться да причаститься.