Ильхо
Шрифт:
А на пляже было на что поглядеть. Парни избавлялись от рубашек и жилеток, оставаясь в одних подвернутых к коленям штанах, а то и вовсе обходились набедренными повязками. Девушки же сбрасывали опостылевшие в жару платья и оставались лишь сорочках, подолы которых подвязывали узлом сбоку, чтобы укоротить до колен, а то и выше. А те, что посмелее, прикрывали тело набедренной повязкой, стягивая грудь полоской ткани. Ночь дарила свободу делать то, что не осмелишься при свете дня.
Когда Ильхо добрался до пляжа и Тео догнал его, на ходу переправляя косу – вплетая в нее ленту с колокольчиками, что нежно звенели при каждом
Ильхо не делал важности из своего появления. Он всех здесь знал, все знали его – главное, что в ближайшее время ему будет все равно, кто он и кто они.
* * *
Работа на пролетах кипела. Герцог обошел кузнечно-прессовый цех в сопровождении начальника ночной смены. Нужно было убедиться, что угля хватит до следующей поставки и что к тому времени, как с Большой Земли придут корабли, все машины будут готовы и перепроверены. Но эти вопросы он собирался задать уже цеху сборки.
Механизмы протяжно скрипели, но исправно выполняли свою работу. Начальник ночной смены с привычной местной доброжелательностью докладывал о своевременном выполнении плана. В цеху даже ночью от печей исходил жар, но его рабочие были готовы к подобным условиям. Пот не сильно досаждал им.
Все же эти люди были исполнительнее и послушнее, чем первые, прибывшие сюда в самом начале его ссылки. Не зря он позже отослал прочь всех неугодных.
В своих людях нужно быть уверенным: что они не схалтурят ни на одном из этапов кропотливой работы и что не выдадут его секретов.
Из года в год в условленное время к причалу на островке Встречи, находящемуся на расстоянии всего трети морской мили, приходит караван кораблей: три судна для перевозки грузов и обязательно два военных для сопровождения.
Он отправляет им навстречу лодки, груженные готовыми машинами, а те в ответ пересылают им все необходимое, что нельзя добыть на острове: специи, ткани, лекарства, новые инструменты, предметы роскоши и самое важное – сырье и топливо, как для производства, так и для его научных изысканий. Такой вот натуральный обмен. Жалкие крохи, которые он получает в обмен на то, что может сносно жить и даже творить, но не слишком дерзко. Дерзость и смелость караются цивилизованным обществом.
Герцог удостоверился, что и без него здесь работа спорится, и вышел на свежий воздух, радуясь, что хотя бы под открытым небом жара спала. Ему доложили, что Ильхо прослонялся по Цехам отведенные ему три дня, потравил байки о морских чудищах с рабочими, развлек их своими фокусами и несколько раз с неподдельным интересом выслушал пояснения об этапах производства, но залетавшее ему в одно ухо, как обычно, тут же вылетало из другого.
Мальчишке восемнадцать, а он даже не думает о собственной судьбе. Кто он без наследия своего отца? Простой оборванец, без знаний, умений и с доской под мышкой.
Но ведь очевидно: парень не глуп. Отнюдь.
Здесь нужен катализатор… И их гостья вполне может
Её появления Герцог ожидал со дня на день.
* * *
Ильхо набил трубку травкой, которой только что разжился у Лута, фермера, поджег тлеющей веточкой, принесенной от костра, и раскурил. Тео наблюдал за ним с беспокойством.
– Не кури эту дурь, потом будет казаться всякое. Лут сам говорил, что у него до сих пор видения, хотя уже несколько дней прошло. Говорит, что видит, что было с ним еще до того, как он на свет появился, и слышит голоса.
Ильхо затянулся покрепче и ухмыльнулся, глупо и счастливо. Тео не в курсе, что он уже дважды пробовал и ему нравилось чувствовать, как тело и разум разъединяются и он не знает, где реальность, а где бред затуманенного сознания.
Они сидели в отдалении от плясок, у кромки прибоя, на песке, расслабив спины и вытянув ноги. Ни отсветы пламени, ни тени танцующих не дотягивались до них. Тут было тише.
– Попробуй, – Ильхо протянул трубку Тео. Друг помедлил; он всегда был слишком вдумчивым и осторожным, но, наверное, за это и нравился ему, не знавшему порой, где та граница, за которую нельзя переступать.
Все же Тео принял трубку и неумело затянулся, тут же зайдясь кашлем. Ильхо залился смехом, когда посмотрел в помутневшие, слезящиеся глаза друга. Тот захохотал мгновением позже, просто потому что вместе они могли смеяться и вовсе без травки, и для этого им не нужны были особые причины.
Была еще одна вещь, которой Ильхо мог заниматься часами напролет, – это, раскинувшись на песке, заложив руки за голову, глядеть на небо, щедро усыпанное звездами, большими и маленькими, и прорезанное от края до края вздувшейся, словно шрам, окутанной розовой дымкой и переливающейся от лилового к темно-синему туманностью. Сложно на самом деле было определить, какого же она цвета. В разные ночи и под разными углами она могла казаться чем-то одним, а потом менять и цвет, и форму. Но на землю и океан она проливала рассеянный розоватый свет, легкий и мерцающий.
Сегодня вид туманности будоражил, словно розовый в ней довлел над сознанием, призывал, требовал. Звезды сверкали под ее вуалью подобно тысячам, сотням тысяч, миллионам глаз, наблюдавших за ним.
– Ты знаешь, что это такое? – Ильхо указал на небесный шрам и тут же уронил руку обратно в песок.
– Не-а. – Тео все затягивался, не возвращая трубку.
– На Большой Земле говорят, это облака межзвездного газа…
– Чего? – отозвался друг.
Вообще-то Тео не умел ни читать, ни писать, поэтому не было шансов показать ему ту книгу из отцовской библиотеки, что доставили с последним караваном. Да, Ильхо заглядывал туда иногда, просто от скуки.
– Они далеко-далеко от нас, за пределами нашей планеты.
– Хах, ну ладно! – Тео вновь заржал, но уже совсем не как обычно, а скорее припадочно, и это тоже было весело.
– Думаешь однажды отсюда уплыть? – спросил Ильхо, невольно затаив дыхание, когда приступ смеха отпустил их. – Тебе-то можно. Вам всем можно.
Лежа, Ильхо не видел лица Тео, но по интонациям голоса с легкостью мог представить, как то расслабленно.
– А зачем? Здесь хорошо. Хороший воздух, и вода хорошая. Есть еда, и есть чем заняться. Что я буду делать на Большой Земле? – Он махнул рукой: мол, ничего. – Я даже толком и не помню, как там, в мире, живут.