Илларион - неправильный эльф
Шрифт:
Одушевляться же можно, начиная заботиться о другом.
– О ком?
– спрашиваю.
– Да вот хотя бы о ней, - говорит он.
И указывает на зелёную
Я с сомнением смотрю на неё же.
Она вскидывается и начинает смотреть на нас, переводя глаза с него на меня и обратно. Явно поняла, что разговор зашёл о ней.
– Ну и как мне это делать?
– с сомнением спрашиваю я.
– Шоколад - помнишь?
– и шоколадку показывает.
– Да!
– восклицаю и облизываюсь.
– Хочешь?
Спрашивает!
–
Он протягивает мне плитку и говорит, не отпуская, когда моя рука уже тянет лакомство.
– Поделись с ней. Отдай половину.
И смотрит на меня. И все они, местные, на меня смотрят.
Я сглатываю слюну. Не хочется... целая шоколадка - это больше, чем половина. Жалко отдавать. Но если представить дело так, что я меняю половину сладкого на появление души... Я с сомнением смотрю на командира. Тот понимает мои сомнения и говорит:
– Нет, с одной шоколадки ты душу себе не наработаешь. Этот процесс должен быть постоянным.
– Что?
– восклицаю.
– Мне ей каждую напополам делить?
Трое по ту сторону костра закрывают низ лица руками, опускают глаза и начинают дрожать плечами. Чего это они?
– Ну, не только это, - серьезно отвечает командир.
– Но с этого проще начать. Давай.
Я вздыхаю, скрепя сердце ломаю шоколадку напополам и чуть подрагивающей рукой протягиваю половину в её сторону.
– На, - говорю.
Она смотрит настороженно и брать не спешит. Пожимаю плечами и начинаю аккуратно жевать ту половину, что в другой руке. Она смотрит, потом осторожно берёт протягиваемое ей, нюхает, лижет, а потом засовывает в рот и старательно жуёт, зажмурившись и пуская пузыри изо рта. И вот так вот мы сидим и едим, значит. Ну, съели. Смотрю на командира, спрашиваю:
– А теперь - что?
– Попробуй ей улыбнуться.
– А это как?
– интересуюсь.
– Вот так, - говорит он и показывает. Улыбается, значит.
Вот как называется эта странная гримаса! Улыбка!
– И зачем мне это делать?
– спрашиваю.
– Ну-у, - пожимает плечами уже он.
– Когда человеку хорошо, он улыбается. Это внешнее проявление того, что человеку хорошо. Тут существуют взаимосвязь эмоции и физиологии. Если человеку плохо, он силой удерживает на своём лице улыбку, и через какое-то время ему становится если и не хорошо, то и не так плохо, как раньше. К тому же улыбка, если она идёт от сердца, - это как бы знак собеседнику. Что твои намерения по отношению к нему не несут злобы и насилия в его адрес.
Улыбка - это предложение дружбы. Дружба - это тренировка в одушевлённости. Когда ты делаешь кому-то хорошо, потому что его счастье ты начинаешь воспринимать как своё. Сильная дружба между самцом и самкой называют словом "любовь". Правда, ныне слово испохабили. Например, им называют акт анилингуса, оно же разъет. Не будем подробности...
У вас, у тёмных эльфов, что, никто никогда не улыбается?
– Никто, - говорю.
– А ты - попробуй, - предлагает он.
Самка по ту сторону костра раскрывает маленькое карманное зеркальце и подсовывает мне, чтобы я видел, что у меня получается.
У меня же не получается ничего. Нет, гримасы - да, гримасы получаются. Но это явно не улыбка. Засовываю пальцы в рот, чтобы растянуть губы в стороны. Свет! Как же я про когти-то - забыл! Чуть рот не порезал.
Наклоняю взгляд, ищу пару веточек. Нахожу, своими когтями зачищаю их от коры. Засовываю в рот. Аккуратно растягиваю губы в стороны. Теперь их надо немного повернуть вверх. Вижу в зеркальце своё нахмуренное от усилий лицо и сосредоточенный взгляд. Надо стараться, надо стараться... Командир плохого не посоветует. Командир даёт мне новое умение, и это умение поможет мне спасти мою жизнь, когда его Великое Изменение затронет мир поглубже. Я стараюсь. Я честно и усердно стараюсь.
Тогда, на тот конкретный момент, - я ещё - совсем-совсем - не умел улыбаться.
ЭПИЛОГ
Сколько прошло времени? Не считал, если честно.
Изменений было - много. Всё даже не перечислю.
Нет, Мать Пауков всё ещё без сознания. Находится в Храме. Под постоянным контролем жриц. Им сказали, что она борется с Духом Леса. И это, кстати, правда. Борьба внутри себя. Одна половина стремится уничтожить вторую. Но жрицам командир это не говорил. Наверное, так правильно. Меня регулярно привлекают к попыткам связаться с личностью Матери Пауков. Иногда это удаётся, но очень, очень не на долго. Богиня подтверждает факт своей битвы с Духом Леса. Мы стараемся дать ей сил. Жертвоприношения не применяем. Командир объяснил жрицам, что Дух способен эту энергию - перехватить. Объяснял про душу во втором смысле. Не поняли. Ну ещё бы! Помогать другим - это у нас делали только некоторые отцы, тайно помогавшие своим сыновьям. Вот их-то и привлекли, когда кто-то из жриц вспомнил про данный факт.
Помогло. Не очень, но помогло. Сама сказала во время одного из последних сеансов связи.
Теперь случилось небывалое. Воины в Храме. Постоянно.
Жрицы поумнее принимают. Поглупее - уже закончились.
Командир своим твёрдым светом из глаз - раз!
– и закончились.
А воины? А что - воины? Воинами командует Матрона Дома. Свято место пусто не бывает, как выражается командир. Новые Матроны всё понимают и принимают. Сквозь зубы, если честно, но, как опять же выражается командир: худой мир лучше доброй ссоры.
На штыках сидеть неудобно, - говаривает командир. Если учесть, что штык это что-то вроде кинжала, то да, неудобно. В смысле - на одном насилии повелевать - надо быть очень, очень насильственным и неуязвимым.
Поэтому, как опять же говорит он, да и его спутники: политика кнута и пряника, и только так. Кнут - понятно. А вот пряник... Из Подземелья ушёл голод. И этого достаточно, чтобы самые жрицеватые жрицы (забавный язык загрузила в меня Мать Пауков! Столько возможностей!!), - стискивали зубы и держали лицо. А то мигом замена найдётся.