Шрифт:
Глава 1
Холод обрушился на город внезапно, температура резко упала. В эти последние дни ноября Пасси дрожал, как и весь Париж.
Заметив вывеску «Стар мэгэзин», комиссар наклонился к шоферу:
— Остановитесь, пожалуйста, сразу же за редакционным фургончиком.
Жюль затормозил и прижался к тротуару.
— Подождать вас?
— А как же…
Тьебо вылез из машины, быстро вошел в подъезд и предстал перед строгим привратником, который внутри своей стеклянной будки вгрызался прекрасными зубами в бутерброд с колбасой.
Ожидая приема, комиссар вышагивал по узкому сводчатому коридору. Его то и дело задевали носильщики, возившие на тележках предназначенные для рассылки пачки журналов в фургончик, который дежурил у подъезда.
— Можете пройти! — бросил ему цербер, приоткрывая дверь кабинки. — Бокс номер 23, на…
— Налево, спасибо, я знаю, — сказал Тьебо.
Миновав калитку и тамбур, он очутился в редакционном зале, поделенном во всю длину «центральной аллеей». С обеих ее сторон располагались закутки — «кабинеты», откуда слышалось жужжание голосов и стук пишущих машинок.
Комиссар толкнул створку с номером 23. Этот бокс был, похоже, чуть просторнее других. Металлическая мебель, на столе — батарея из трех телефонов.
Тьебо остановился на пороге.
— Привет, Стихийное Бедствие!
Этим странным псевдонимом подписывалась его старая подружка.
Она так и засияла ему навстречу — глазами, губами, а его критическое око фиксировало перемены в ней. Еще больше растолстела… Лицо в красных прожилках так расплылось, что подбородок совсем утонул в тройной складке жира… Короткие взлохмаченные волосы, прежде вытравленные добела, теперь стали морковно-красными…
— Постарела, а? Только не ври, Жером! — Женщина шумно вздохнула.
— Ладно тебе… Я-то сам давно перевалил за полвека и подбираюсь к шестидесяти. А это, прямо скажем, парня не красит.
Теперь уже она уставилась на комиссара своими лукавыми, отливающими зеленью глазами, стараясь оценить, насколько углубились «гусиные лапки» у глаз или вот эти складки возле рта, складки, которые образуются от улыбок… Карие глаза Тьебо глядели из-под почти сросшихся бровей с ласково-ироническим дружелюбием. Покачав головой, Каламите констатировала, что старинный приятель ни чуточки не изменился. Остался верен и стрижке — довольно короткой седеющей щеточкой, и голубой рубашке — небесному он всегда отдавал предпочтение. Вот и сейчас бордовый галстук оттенял именно такую — модную, надетую под серый фланелевый костюм.
— Видишь, никто не молодеет, Каламите!
Она опять шумно вздохнула.
— Тем больше причин сесть!
Устроившись перед нею, комиссар постарался не смотреть больше на отекшее лицо со следами бессонных ночей и стаканчиков красного по утрам у стойки бара.
— Знаешь, когда я задумываюсь об этом, мне кажется, что, по существу, было бы лучше, если б ты меня тогда оставил в покое с моими «колесами»…
— Вот уж истинно Стихийное Бедствие! Не мели ерунды, Каламите!
… Несколько лет назад она проходила у него по делу о наркотиках: ее взяли при облаве нанюхавшейся кокаина и «с товаром». Без его вмешательства ее осудили бы как перекупщицу, а она была всего лишь клиенткой. Он тогда уговорил ее пройти курс лечения.
— Я чувствую себя старухой, Жером!
— На твоем месте я заменил бы «Божоле» молоком с гренадином.
Каламите скорчила гримасу, долженствующую изображать отвращение.
— Хочешь моей смерти, да?
— Напротив, долгой жизни, моя красавица!
В ее взгляде сверкнула печаль.
— Бывают дни, когда мне хочется отправиться на тот свет немедленно…
Зазвонил один из телефонов, и она сняла трубку.
— Да… Да… Не выходит, а? Мы выпускаем «Стар», а не «Моды и рукоделия»! Значит, подавай мне на обложку Дженни Сен-Клер в ночнушке, и все тут! Выбери самый сексапильный снимочек… Да нет, если кто и пожалуется, — только не она!.. Вот-вот, папуська, дошло наконец? Да… Спасибо. — И, повесив трубку, объяснила комиссару. — Когда выдаешь тиражом в триста тысяч секс, скандалы и альковные сплетни, надо — значит надо!
— И все это — про кино?
— Ага. Чего не найдешь на обложке, моя рыбка, непременно отыщешь внутри…
Постучали в дверь.
— Ну, кто там? — рявкнула Каламите.
Длинный, тощий и прыщавый рассыльный положил ей на стол напечатанную на машинке страничку.
— Спасибо, Пополь.
Юноша удалился, а Каламите стала читать заметку.
— Ах, вот где собака зарыта! — воскликнула она, едва пробежав первые строчки. — А я-то все думаю, с чего это ты ко мне явился!
Она взглянула на часы: 9.12, нажала на клавишу селектора и спросила:
— Когда пришла информация о Шарле Вале?
— Сегодня в 7.30 утра, мадам.
— Хорошо, спасибо.
В следующей реплике журналистки, обращенной к Тьебо, прозвучало знакомое по прежним временам лукавство.
— М-да, меня бы сильно удивило, если бы ты зашел ко мне просто по пути… Поздороваться, например, а, Жером? Ну, колись, дорогой!
— Ты ведь своего рода энциклопедия, Каламите… Потому я и пришел — чтобы справиться у тебя…
— Как обычно, а?
Ее физиономия старого разочарованного в жизни клоуна светилась дружелюбием.
— Точно. И, знаешь, всякий раз, как я обращаюсь к тебе за помощью, моя красавица, у меня потом все в порядке!
Тьебо решил все-таки подымить, несмотря на все добрые намерения. Не курить с утра, пока занимаешься в конторе разными административными делами, относительно просто, но работая — нет уж, увольте! Каламите тоже закурила.
— Значит, Красавчика Шарля замочили?