Иллюзион
Шрифт:
Мирослав не ответил. Шелест посмотрел ему в глаза.
«Я хотел всего лишь модернизировать хомо сапиенса, а Меченов хочет вывести совершенно иную породу. Если завтра мы встретимся с новой расой существ, стоящих на иной ступени эволюции, чем мы — пусть даже внешне похожих на нас, — нам придется убивать. Без жалости и раздумий. Иначе они станут доминирующим видом. А мы станем — всего лишь собаками».
Мирослав осмыслил эти слова много позже, когда шел через город с дробовиком в потных ладонях, разыскивая Шелеста. «Для них, Новых Людей, которые модифицировали себя, — подумал он, — для них мы собаки. Но и они для нас — тоже».
Телебашня была освещена бледными, как щупальца глубоководного спрута,
На белом полотне, напоминавшем засохшее молоко на дне кастрюли, чернели спины стражей порядка, оцепивших башню, и отражались красно-синие вспышки пульсирующих огней автомобильных мигалок. Радужно светились отражатели на бамперах машин, и тускло поблескивали плексигласовые щиты и забрала шлемов на людях. У подножия башни суетились темные фигурки, которые были так же неприметны, как муравьи в лесной чаще — пока не вглядишься в залежи опавшей хвои по краям тропинки, не увидишь движения крохотных бойцов.
Лишенный поддержки армейских соединений, которые так и не были введены в центр города, полицейский осназ начал штурм телецентра своими силами. Нижние этажи башни скрывались в облаках дыма и газа, которые таяли сизыми завитками в ночном воздухе, от входов доносился надтреснутый звон разбитого стекла, хлопающие, как детские петарды, разрывы шоковых гранат и протяжные завывания «муллы» — ультразвуковой глушилки, теребящей слух где-то на пределе слышимости, с внезапными провалами в беззвучный, но ощутимый брюшным прессом гиперзвук хаоса и паники.
Мирослав и Шелест прошли сквозь оцепление, как уличный свет сквозь щели в жалюзи, оставив лишь растерянность и головную боль десятку оглушенных солдат. «Быстрее!» — не открывая губ, произнес Шелест, и они побежали, догоняя штурмовую группу, входившую в здание под вой сирен и выстрелы.
Под фильтрующим чрезмерно ярким для многократно увеличивших световоспримчивость глаз слоем псевдооптики контактных линз, мерцавшим тоненькой строчкой электронных данных, на сетчатке у Мирослава отпечатывалась почти черно-белая, но четкая до мельчайших деталей картина. Поступая через глазной нерв в мозг, она складывалась с другой картиной — лабиринтом малиновых, белых, голубых, малахитовых нитей, пучками скручивающихся и завивающихся, устремляющихся из одного узла в разные стороны или, наоборот, сходящихся в одной точке. Картину визуального обоняния дополнял видеослух — уловленные эхолокатором отражения ультразвуковых волн, которые воспринимались как упругие колеблющиеся поверхности сферической формы, более или менее выпуклые и интенсивно вздымающиеся и опадающие там, где отражения указывали на движущийся объект. Это объединенное трехвидение, вкупе с возможностью заглянуть в спектр излучения вне пределов оптического ряда, расцвечивало действительность нереальными фантасмагорическими цветами, вызывая воспоминания о сеансах психоделических галлюцинаций. Все это позволяло получить такую картину мира, в которой ни один объект и ни одно существо, ни одно движение или же нечто, находящееся в состоянии покоя, не могло остаться незамеченным.
Поэтому Мирослав увидел раньше оснащенных приборами ночного видения спецназовцев, как выныривают из газового облака четыре фигуры, несущиеся навстречу полицейским штурмовикам. Затянутая в черное трико смуглокожая женщина с прической альбиноса оплела себя ореолом змеящихся молний, соскальзывающих с кончиков пальцев — наэлектризованный воздух шипел, быстрые, как фотовспышка, и яркие, как вольтова дуга, разряды пронзали одного за другим неповоротливых солдат. Крылатая черная тень человека-нетопыря лишь на короткие мгновения затмевала собой свет прожекторов, чтобы, оторвав от земли солдата, бросить его обратно уже бездыханным трупом. Волосатый оборотень с повадками волка и полуметровыми когтями рвал врагов в рукопашной, неуязвимый для простых пуль, плющившихся об кевларовую шкуру. А облаченный в стальные латы человек с телом робота и лицом-маской просто крошил все вокруг из пулемета, купаясь в снопах искр, которые высекал из его доспехов ответный огонь.
«Ненавижу комиксы!» — подумал Мирослав, с отвращением глядя на фигуры мутантов, будто сошедших со страниц современного лубка.
Вместе с Шелестом они добежали до подножия башни, окунувшись в ее огромную тень, когда в рядах спецназа была проделана заметная брешь и оставшиеся в живых солдаты начали отступать, уже не веря в способность своих автоматов остановить беспощадных мутантов. Шелест на бегу полоснул по правой руке от локтя к кисти бритвоподобными ногтями, и рукав распался на полоски ткани, закрутившиеся вокруг потерявшей свою первоначальную форму руки. Нижняя часть предплечья отвисла прозрачным мешком с кожистыми стенками — в его полости колыхалась зеленоватая жидкость, в которой плавали какие-то существа. Подчиняясь мысленному приказу Шелеста, жидкость забурлила, и число копошащихся в ней личинок начало стремительно увеличиваться.
Смешавшись с терпящими поражение спецназовцами, Шелест проскользнул вперед, соединив в единое длинное и стремительное, как бросок леопарда, движение свой выход на линию стрельбы и два прицельных выстрела по заигравшейся с визуальными эффектами женщине и пикировавшему Бэтмэну. Гигантский нетопырь рухнул вниз и покатился бесформенным комом по асфальту, а Повелительница Молний повалилась на землю, скорчившись в судорогах и издавая пронзительные, как крик раздавленной мыши, вопли. Ее тело покрылось сплошной паутиной из золотистых искорок, которые перетекали с места на место, стремительно скользя по туловищу и в доли секунды превращая его в сочащийся сукровицей кусок гниющего мяса — биопулемет Шелеста был заряжен миллионами инфузорий-ксенофагов, способных моментально разлагать любую органику, кроме тела своего хозяина.
Росомаха, человек-оборотень, прыгнул на Шелеста, выпустив из верхней челюсти изогнутые кинжалы клыков, и они вдвоем покатились по земле, соединившись на мгновение в один комок отчаянной ненависти и пылающего, как ацетиленовый факел, желания уничтожить противника. Но Шелест вскочил на ноги, будто и не падал, запахнув небрежным движением изорванные в клочья полы шинели. Оборотень попытался подняться на руках — ноги отказались ему повиноваться — и завалился на бок; позвоночник у него был перебит в двух местах, живот спазматически подергивался, а из разверзнутой пасти хлестала темная, чернеющая на обросших шерстью губах кровь. Шелест поднял оружие, и волкодлак захлебнулся собственным криком, раздирая в агонии свое тело чудовищными когтями, уже побуревшими от крови убитых спецназовцев.
Оставался боевой робот, и Мирослав понял, что надлежит выступить ему. Он поднял перед собой руку ладонью вперед и побежал навстречу звездообразной вспышке и застрявшему на высоких частотах пулеметному стрекоту. Образовавшийся в ионизированном воздухе под действием вживленного в ладонь излучателя плазменный контур превращал в пар летящие навстречу осиной стаей пули. Не предвидя своего поражения, Робокоп продолжал стрелять, пока Мирослав не подбежал вплотную и не выплеснул на противника скопившийся в зобу самовоспламеняющийся состав, выработанный драконьими железами, проросшими в горле. Доспехи робота, облитые жидким пламенем, стали таять, как проеденная молью ветошь, рассыпаясь на глазах металлическим пеплом, лишь голова, охваченная струями взвившегося вверх огня, сохраняла неподвижность восковой маски, даже начав чернеть и обугливаться.
Пройдя мимо поверженных мутантов, Стих и Шелест скользнули в занавешенный дымом вестибюль телецентра, стремясь поскорее уйти от ошеломленных спецназовцев, которые могли начать стрелять им в спину. Миновав не оказавшую на них никакого эффекта газовую завесу, коммандос сменили тактику — Мирослав вышел вперед, а Шелест, как более опытный, прикрывал его сзади — так они действовали в виртуальной среде боевого симулятора, на котором час назад прогоняли свою операцию. Теперь им даже не требовалось говорить — их мысли текли в одном русле и были синхронизированы с точностью до движения руки или головы. Тем удивительнее было для Мирослава услышать человеческий голос там, где он ожидал лишь вопли монстров.