Иллюзия духа, или Как выздоравливал Фред
Шрифт:
Фред поежился. Опустив глаза и стараясь не смотреть по сторонам, он пошел к автобусной остановке. К счастью, ему не пришлось долго мерзнуть: нужный автобус подошел почти сразу. В салоне было на удивление немноголюдно, и Фред отметил про себя, что задерживаться на работе допоздна можно и почаще – дорога домой будет приятнее. Он сел у окна и стал смотреть на угрюмый бесцветный пейзаж, вырываемый из темноты придорожными фонарями.
Автобус подъехал к очередной остановке: на ней никого не было, кроме какой-то женщины. Никто не вышел и не вошел, автобус дернулся и поехал дальше. Фред смотрел на женщину. Вдруг фары автобуса осветили ее лицо, и он в ужасе отпрянул от окна: это было темное, почти черное лицо, искаженное злой и одновременно с тем несчастной гримасой. На голове фигуры огромный шлем, а на плечах почему-то монашеский
На съезде с основной дороги образовалась пробка. Справа реденький лесок на заснеженной возвышенности, удивительно яркая круглая луна повисла непривычно низко и пытливо смотрит сквозь деревья на дорогу. Где-то совсем близко завыла собака, но Фред уже не поддался страху. Из темноты на него глянули чьи-то пустые глаза – очертания белого черепа проступали из сугроба при приближении автобуса. Всего лишь сугроб с грязными от выхлопов пятнами, которые издали и были похожи на глазницы и беззубый костистый оскал мертвой головы.
Конечная. Фред вышел из автобуса и побрел к метро, по-прежнему не поднимая глаз от грязной слякоти и заляпанной реагентами обуви горожан. Рядом с входом в подземелье Фред увидел маленького сгорбленного старичка. Жалкий, скрюченный, в выцветшей шапке-ушанке, в древнем, по стилю средневековом плаще, с седой длинной острой бородкой на сморщенном, но добром лице, он напоминал волшебника из сказки или шамана. Фред порылся в кармане, вынул горсть монет и протянул их старику. Старик быстро, по-звериному, глянул на Фреда, протянул к монетам щуплую ручку с длинными острыми ногтями, под которыми Фред разглядел грязь. Длинные искаженные старостью пальцы осторожно дотронулись до монет, Фред разжал кулак и высыпал монеты на подставленную стариком ладонь. Старик поднял глаза на Фреда и улыбнулся едва заметной, но доброй улыбкой. Уже спустившись по лестнице, Фред еще раз оглянулся на сказочного старичка: тот все так же стоял на своем месте. «Надо бы в магазин зайти, ведь дома еды нет, Наташа сегодня у родителей ночует», – подумал Фред уже около своего подъезда и нехотя повернул в сторону ближайшего магазина.
В магазине, несмотря на поздний час, было много народу. Женщины, одетые в дорогие шубы и дешевые пуховики, сновали между стеллажами, то и дело задевая чужие тележки. Мужчины, которых в магазине было мало, стояли в очереди за готовыми блюдами и полуфабрикатами. Фред взял мясную нарезку, пачку копченых сосисок, булки, чай в пакетиках, банку растворимого кофе, упаковку печенья и шоколадку. «До выходных должно хватить, тем более что в среду приедет Наташа и что-то приготовит», – подумал Фред и пошел к кассе.
На улице, когда Фред выходил из магазина, ему под ноги бросилось что-то небольшое, с ярким звериным лицом, неестественно большими и яркими глазами. Он в страхе отпрянул и чуть не выронил пакет с покупками. Нечто обежало его и схватило за руку вышедшую следом женщину. Всего лишь ребенок в причудливой маске. Фред почувствовал тяжесть в голове, правое ухо заложило. Глубоко вздохнув, он пошел домой.
В окнах его дома кое-где горел свет, мелькали суетливые тени, с нижних этажей до Фреда долетал человеческий гомон. Он замедлил шаг у соседнего со своим подъезда. В окнах первого этажа горел свет, довольно громко работал телевизор. Проходя мимо, Фред посмотрел на незашторенные окна кухни. За небольшим столом сидели три человека – две женщины и ребенок. Женщины о чем-то спорили или просто эмоционально разговаривали, ребенок, мальчик, приставал по очереди то к одной, то к другой с какой-то книжкой, что-то показывал. Женщины каждый раз отвлекались от своего разговора, что-то говорили ребенку, одна из женщин, помоложе, нежно целовала его в лоб. В кухню вошел невысокий мужчина, в летах, с забавным грушевидным телом, но опрятный. Он что-то сказал, и все засмеялись. Ребенок засмеялся громче всех, визгливо, так что Фред отчетливо услышал его смех. Видимо, ребенок был счастлив, что взрослые смеются, что они счастливы, и из-за этого засмеялся так громко.
Где-то под ложечкой неприятно засосало: Фреду сделалось не по себе. У него не было своей семьи, родители жили далеко отсюда, и вот уже много лет у каждого была своя жизнь. Одиночество, этот, пожалуй, один из основных недугов современного человека, день за днем, неделю за неделей стачивал Фреда, портил, губил, истощал его силы. Он подумал о Наташе. Но Наташа не спасала его от одиночества: между Фредом и нею всегда оставалось какое-то незаполненное пространство, дистанция, которая делала их далекими друг другу. Фред не мог полностью довериться Наташе, отдаться их близости, а Наташа была слишком современной и самостоятельной, чтобы по-настоящему впустить мужчину в свою жизнь. Фред не раз приходил к выводу, что, скорее всего, эта невозможность близости навеяна страхом, глупыми стереотипами, какой-то накопившейся за столетия человеческой глупости обидой, но, чтобы сократить дистанцию, нужно признать друг перед другом наличие проблемы, признать свою неправоту, сознаться в своем страхе, а это в современном мире почти подвиг, и совершить его может только отчаявшийся сумасброд.
Фред жил в обычной для спального района Города шестнадцатиэтажке, криво выкрашенной желтой и коричневой краской. Дом был старый, но крепкий. Перед подъездом была воткнута куцая елка, наличие которой сразу номинально превращало двор в более благоприятный и, соответственно, дорогой, поскольку елка, если верить соседке с первого этажа, проходила по всем документам как «зелень», и двор числился как «зеленый». Недостроенная подземная парковка, которую обещали достроить уже шесть лет, также делала дом почти элитным. Но пока что парковка представляла собой нагромождение бетонных плит, с торчащими из них уродливыми прутьями. Плиты были оформлены очень даже в современном городском стиле, то есть раскрашены неумелыми граффити и похабными надписями. «Город рассчитан на количество, а не на качество жизни, поэтому застраивают здесь чуть ли не каждый свободный сантиметр пространства. Город – источник прибыли, причем немаленькой, а прибыли хочется всем», – привычно подумал Фред, даже не подумал, а скорее в очередной раз объяснил себе, почему никто не занимается парковкой, чтобы не рассердиться на нерадивых сограждан.
В подъезде пахло приготовленной рыбой: видимо, консьерж недавно поужинал. Запах рыбы просочился за Фредом в лифт и висел в крохотном пространстве жестоким напоминанием о его, Фреда, одиночестве до самого пятого этажа.
Пока он занимался ужином, то есть ставил чайник, доставал и выкладывал в миску затвердевшие булки, варил сосиски, он включил радио, чтобы хоть чем-то разбавить томительную скучную тишину. «…провели испытание компактного ядерного устройства большой разрушительной силы. Как сообщается, случившееся не отразится на радиационном фоне соседних государств…» – забубнило радио. Фред подошел к приемнику и с силой нажал кнопку выключения.
– Как мне все это надоело! Ненавижу, ненавижу новости, ненавижу радио, ненавижу людей! – отошедший к окну Фред снова подскочил к радио и рывком выдернул вилку из розетки, схватил приемник и засунул его в шкаф, хлопнув дверцей.
Обессилев от ненависти и обиды, он сел на стул, сжал голову руками. «Не могу так больше, – в отчаянии думал он. – Это не жизнь! Как мне надоело жить в постоянном страхе, что когда-нибудь человечеству хватит мозгов начать войну, что люди никогда не научатся жить в мире! Как мне хочется спрятаться, чтобы не слышать об этих ужасных событиях, оградиться от многократно перевранной ради привлечения зрителей и слушателей информации! Мне не хочется быть частью этого зловещего мира, я хочу отключиться от этой информативной помойки, от этих кошмаров, которые создают люди!»
Сердце Фреда бешено колотилось, в глазах потемнело, в горле что-то набухло и мешало кислороду поступать в легкие. Фред задышал часто. Такое уже случалось с Фредом и прежде: иногда он слишком эмоционально воспринимал происходящее, слишком болезненно реагировал на некоторые события. Особенно это касалось событий масштабных и межгосударственных. Когда он слышал о том, что где-то люди воюют, или испытывают ядерное оружие, или о каких-то политических конфликтах, им овладевала паника. Его состояние в такие минуты было похоже на истерику: его била дрожь, немела рука или нога, он испытывал необъяснимую ярость, которая прожигала его насквозь, наливала огнем все его тело.