Иллюзия вторая. Перелом
Шрифт:
– Разрушение нашего дома – благо?
– Конечно, – Артак был в самом что ни на есть замечательном расположении духа, – разрушение зеркальных и отражающих друг друга стен – самое высшее благо. Это начало познавания и обретения бесконечности.
– Вы хотите сказать что он умер?
– Я хочу сказать что он освободился, – поправил Агафью Тихоновну Артак, – освободился, понимаете? Да, вы правы, некоторые люди получают столь долгожданное освобождение только с физической смертью своего тела – это то несчастное большинство, которому предстоит ещё очень долгий путь; а количественно незначительное – то думающее меньшинство, и более того, только некоторые из них – получают свободу при жизни, и тогда у них нет иного пути, кроме как отражать падающий на них отовсюду свет – и отражать его в бесконечность. И нет у
– Отражать свет в бесконечность? – даже в полной темноте было видно как Агафья Тихоновна широко открыла глаза.
– Да, да, да! И значит, наша задача – собрать все до единого осколки, но не для постройки новых старых стен, а для строительства ровного, гладкого и, следовательно – правдивого и всего лишь ОДНОГО зеркала, которое отныне и будет нашим домом. Отныне – мы с вами странники этой зеркальной поверхности, странники, чьей крышей является одно лишь небо, а стенами – весь мир.
– А сможет ли эта поверхность укрыть нас от непогоды так, как это делали бывшие стены? – Агафья Тихоновна кивнула на зеркальные осколки.
– Нет, – Артак крикнул так громко, что зеркало в его лапе завибрировало, сначала тонко, потом гуще, нарастая, – непогода отныне – наша стихия, и более того – она – наша единственная стихия. И нет нам никакой нужды от неё укрываться, ибо она – и есть мы, она – есть наша суть. Бунтарство ради порядка… Укрыться от себя? Стоит ли? Нужно ли?
– Мы слились с вечным?
– Мы создали его.
– А то, что было до нас? До нашего созидания?
– И это были мы.
– Единое сознание?
– Тоже мы.
– Единое?
– Одно-единственное, цельное и нерушимое.
– И это не сумасшествие?
– Выражение единого сознания и его трактовка, его интерпретация – одним словом, человек – конечно, может считаться безумным, по безоговорочному праву большинства, ибо это право незыблемо в человеческом обществе, но только у этого самого большинства. У большинства, которое само определило себя нормальным, понимаете? Ведь, когда дело касается человека, ещё никто не смог определить это понятие – понятие нормы. Никто не смог определить и никто никогда не сможет его определить. Потому как нет его, нет этого понятия, да и быть не может. Для того чтобы определить внутреннее надо быть глубоко снаружи. Для того чтобы увидеть правду – необходимо стать вне её, необходимо покинуть её – следовательно, необходимо стать ложью. И поэтому так необходимо в любом из существующих миров наличие и того и другого, ибо одно бессмысленно без своей противоположности, бессмысленно и даже противно. Вся природная правда теряет свой высший смысл в отсутствии лжи, – Артак мягко отпустил акулий плавник, – так что абсолютно всё, что существует в природе – нормально. Всё что существует – норма. И только человеческое общество считает что норма – это качества, присущие большинству его членов. Однако, это не норма. Это голосование. И при таком голосовании все остальные качества, могущие быть полезными, и более того – полезными этому самому обществу, считаются отличными от нормы, то есть ненормальными. И всё. Точка. В любом обществе принято так считать, и принято так считать, к слову будет сказано, этим самым большинством, – дракон ещё раз заливисто рассмеялся, – и знаете что я вам скажу по этому поводу? – не дожидаясь ответа, он быстро продолжил:
– Бойтесь большинства, как огня. Даже более того – как только вы отнесете себя к большинству, к любому большинству – знайте – с вами уже что-то не так. Большинство, как бы оно ни выглядело изнутри этого самого большинства, или снаружи него – всегда ошибается. Но ошибаясь, оно, к моему большому сожалению, продолжает диктовать правила этой игры, называемой жизнью, и к моему большому счастью – диктует лишь в той её части, где игра – всего лишь игра. Большинство диктует всем – и себе, и незаметному в его тени меньшинству. Большинство диктует правила, которые каждый может принять, опутав себя ими как лианами, ограничивающими свои собственные действия; или отказаться принимать, легко разорвав этим своим отказом стягивающие их движения веревки. И отказавшись, стать, хоть на самую малость, но более свободными. Кстати, впоследствии, только эти отказники смогут назвать игру жизнью – полной и всеохватывающей. Ибо лианы уже не сковывают рук играющих, но всё-таки продолжают висеть на их руках, как вожжи, – Артак замолк на мгновение, – а вожжи, как известно, даны кучеру для того чтобы лошадь избрала нужное ему направление. И общественная лошадь послушно семенит по избранной кучером дороге, иногда переходя на аллюр или галоп, опять-таки, по желанию возницы. И направление самой дороги, как и правила дорожного движения – а значит, и правила самой жизни определяет и устанавливает тот, кто распутался; тот, кто свободен от марионеточного мышления; тот, кто может танцевать не боясь падения; тот, кто продолжает держать веревки, спутывающие пляшущих в своём беге лошадей уже в своих руках, и более того – диктующих им эту пляску. И эти люди как раз и есть то меньшинство, которое отказалось принимать правила игры, общие для всех, отказалось принимать и поддерживать мысли и действия большинства.
– А если выкинуть веревки? – акула невольно подалась чуточку вперед, словно хотела услышать ответ дракона хоть немного, но раньше.
– Если выкинуть веревки… – глаза Артака блеснули жёлтым… – Тот кто выкинул верёвки из своих рук может по праву считаться меньшинством из меньшинства, – он захохотал, – ибо и в меньшинстве всегда будет своё большинство, и по сравнению с меньшинством меньшинства оно тоже будет ошибаться. И полностью отказаться от управления, полученного хоть и по праву, пустить повозку по воле ветра могут совсем немногие.
– Но почему большинство всегда ошибается? – акула внимательно слушала, и чувствовалось что эта тема ей интересна.
– Потому что природа не заинтересована в мыслящем большинстве, – серьёзно ответил дракон, – потому что природе необходимы исполнители её необходимостей, а никак не их инициаторы. И именно поэтому любое большинство всегда будет использоваться самим обществом для наиболее неквалифицированной работы – несложной умственно, но сложной физически. Природе нет НЕОБХОДИМОСТИ в более чем паре-тройке одарённых людей на сотню-две. Если же речь заходит о гениях, то можно говорить и об одном на миллион, а то и на миллионы, – Артак откашлялся и закончил:
– А если у природы нет такой необходимости, то соответственно, она и не будет реализована тем самым сознанием, о котором мы говорили – сознанием цельным и неделимым, сознанием всеобщем. Ибо реализовываются только необходимости, но никак не желания, кому бы они ни принадлежали.
– Но кто определяет эти самые необходимости? – Агафья Тихоновна вся превратилась во слух, – тот, кто держит верёвки в своих руках?
– Нет, – дракон невесело усмехнулся, – тот, кто держит верёвки лишь руководит. А тот кто нашёл в себе мужество их бросить – тот и определяет действия тех, кто руководит. Потому что имеющий столь поразительное мужество сам превращается в природу, и следовательно – сам определяет эти природные необходимости, которые неизменно реализуются через держащих, а уж потом – через скованных.
– Но кто же это?
– Кто? – Артак громко рассмеялся, – я не знаю кто. Но одно я точно знаю – каждый ДУМАЮЩИЙ участвует в процессе.
– Каждый?
– Без исключения.
– Вы говорите серьёзно? – Агафья Тихоновна внимательно смотрела прямо в глаза Артака, которые вновь осветились жёлтым солнечным светом.
– Как никогда серьезно. Но сейчас это не главное, к этому вопросу мы с вами вернемся в своё время. Сейчас речь не об этом.
– Да, да, – словно опомнившись от сна, акула встрепенулась, – сейчас есть вещи и поважнее. Итак, насколько я поняла, мы нашли разбитое человеческое сознание, так ведь? Разбитое, но не потерянное, да?
– Всё так, всё так, – Артак продолжал мелко и часто кивать головой, держа в лапах зеркальный осколок, – всё так, хотя может быть и совсем наоборот. Разрушенный, а не потерянный дом, как и разрушенное сознание, может говорить нам лишь о глубине возникшего вопроса, но отнюдь не о невозможности его решения, – дракон подобрал ещё один осколок и попытался совместить их, держа в передних лапах, и вдруг улыбнулся так чисто и искренне, что от одной его улыбки вокруг стало светлее, а мысли прояснились сами собой, – милая Агафья Тихоновна, ну конечно же, сознание не только разбито! Оно совершенно однозначно потеряно! Совершенно однозначно! Потеряно! – дракон громко и весело рассмеялся, – Потеряно! Потеряно! Никаких сомнений более!