Шрифт:
Александр Каменецкий
ИЛЬЯ АРТЕМЬЕВ
Как-то раз мы выпивали с приятелем-филологом, и после очередных ста грамм он поднял на меня затуманенный взор и спросил:
– - А ты читал Артемьева?
По неграмотности своей я не нашелся что ответить и честно признался:
– - Не-а. А кто это?
– - Ну ты даешь!
– - изумился филолог.
– - И как живет на свете такой человек?
Мы приняли еще по сто.
– - И чего он там написал, твой Артемьев?
– - спросил я.
– - Это великий человек, -- торжественно заявил приятель.
– - Можно сказать, гений. Ты должен гордиться, что являешься его современником.
– - Ну да! А ты гордишься?
– - Горжусь!
– - искренне заявил он и закусил огурчиком.
– - Так дай
– - Дык, -- тут приятель запнулся, -- его тексты -- большая редкость. Их у нас почти не издают, только в Штатах. Есть, правда, журнал дальневосточный... не помню, как называется -там опубликовали один рассказ. Такой скандал был!
– - Странно, -- я налил себе еще.
– - Это что, порнуха какая-нибудь? Садомазохизм?
– - Вот ты дурак, -- филолог зарделся.
– - Я же говорю тебе: он гений. Гений с большой буквы.
Таким манером мы поболтали еще пару часов, и мой филолог окончательно утратил дар связной речи, да и я тоже. Однако имя Илья Артемьев прочно засело в голове. Через пару дней я заглянул в книжный магазин.
– - У вас есть Артемьев?
– - спросил я миловидную барышню.
– - К сожалению, нет, -- ответила она.
– - Разобрали. Всего пять экземпляров было.
Я прошелся по лоткам, и везде ответ был примерно одинаковым: нет (или уже нет), разобрали, не привозили, приходите через недельку. Самое странное, что традиционно невежественные продавцы знали и с каким-то необъяснимым почтением говорили об этом авторе. Мистика, подумал я и заглянул в библиотеку, чего не случалось со мной с университетских времен -- а миновали они давным-давно. В каталоге значилось: Илья Артемьев "Избранное". Обождав положенные полтора часа, я узнал от вежливой старушки, что книги нет на месте. Может украли или еще что, предположила она и долго извинялась -- вероятно, по старой интеллигентской привычке.
Впрочем, я никогда не страдал особенным любопытством, и скоро поиски загадочного Артемьева перестали интересовать меня. Но однажды в рубрике частных объявлений одной уважаемой газеты я наткнулся на объявление: "Продам собрание сочинений Ильи Артемьева в трех томах. Звонить вечером". Я позвонил, но телефон был занят и в тот день, и в другие. Что за черт? Эта мистическая личность задела меня за живое. Как раз в то время у нас на работе установили Internet, и я ринулся на поиски Ильи Артемьева в "паутину". Поисковая система выдала три десятка адресов, но почти со всеми связаться не удавалось. Наконец, когда я решил уже окончательно бросить морочить себе голову, чудом наткнулся на небольшую статью: "Илья Артемьев: позор и торжество русской литературы". Не скажу, что я узнал нее намного больше, чем из пьяных речей приятеля-филолога. Илья Артемьев написал несколько романов и повестей, имеются также пьесы, одну из которых в прошлом году репетировал один столичный театр. Марк Захаров сравнил автора с Беккетом и почему-то Теккереем и сомневался, что современный зритель поймет всю глубину метафор и высокий трагизм произведения. Еще в статье говорилось, что Илья Артемьев проживает в США на своем ранчо, в чем прослеживаются аналогии с Сэлинджером. Подобные аналогии можно обнаружить и в текстах. Впрочем, замечает автор, глубокое исследование, проведенное писателем в знаменитом эссе о Кафке, позволяет предположить, что Артемьева вдохновлял "Замок".
Признаюсь, я не особый знаток литературы, и мое техническое образование в последнее время все больше действует мне на нервы. Бог с ним, с Кафкой (вряд ли мне удастся одолеть во-от таку толстую книгу), но прочесть Артемьева сделалось просто необходимо. Я решил подробнее порасспросить приятеля-филолога. Он долго сопротивлялся, а затем по секрету сообщил, что у них на факультете намечается чуть ли не подпольная лекция о личности и творчестве Артемьева. Приглашаются "только свои", но для меня "в силу моей искренней заинтересованности" может быть сделано исключение.
– - Ты никогда не оценишь этого подарка, --
– - Откуда такая секретность?
– - подивился я.
– - Как ты не понимаешь?
– - авторитетно заявил он.
– - Это человек, перевернувший русскую литературу. Procus profani, как говорят латиняне. Не мечите бисера перед свиньями. Оглашенные, изыдите.
Я терпеливо выслушивал весь этот бред, пока, наконец, мы не вошли в маленькую полутемную комнату, донельзя грязную, с исписанными столами и разнокалиберными поломанными стульями. Суровый человек в костюме-тройке плотно занавешивал шторы. Приятель отвел меня в самый дальний угол и велел сидеть тихо. Понемногу собиралась разношерстая публика. Здесь были и седовласые, преподавательского вида, дамы, и небритые юноши в очках с большими диоптриями, и какие-то темные бомжеватые личности, которые обычно повсюду таскают с собой холщовые авоськи. Как ни странно, откуда-то взялся здоровенный бык с золотой цепью на шее и мобильным телефоном.
– - Это что, тоже почитатель Артемьева?
– - шепнул я приятелю.
– - Знание объединяет, -- заговорщически подмигнул тот.
– И мытари, и грешники...
Он не договорил и вытаращился на дверь. В сопровождении двух внушительного вида молодых людей, облаченных в нечто, напоминающее рясы (охрана, подумал я), в комнату вошел сморщенный карлик. Он едва доставал до пояса свои спутникам, и ужасный горб раздувал его дорогой пиджак. Карлик окинул быстрым взглядом собравшихся и вскарабкался на трибуну, вытирая пот со лба огромным белоснежным платком. Аудитория почтительно замолкла. Карлик промокнул платком багровую, в пигментных пятнах лысину, водрузил на нос золоченые очки и сделал невообразимо смешной жест, ткнув указательным пальцем куда-то в потолок. Вместо того, чтобы рассмеяться, слушатели замерли и уставились на торчащий палец, словно бы ожидая, что он начнет источать сияние.
Наконец, карлик заговорил склочно-писклявым голосом, вдобавок, кажется, по-английски. Один из его спутников начал переводить, отвратительно коверкая русские слова и явно не поспевая за лектором. Из своего угла я не разбирал почти ничего, да и публика, кажется, тоже, однако во взглядах собравшихся читался немой восторг, словно они созерцали живого Будду. Речи карлика сводились к тому, что все мы, избранные, являемся почитателями самого выдающегося из писателей современности, а возможно и всей человеческой истории. Это накладывает определенные обязанности. Без разрешения Совета Читателей никто из присутствующих не имеет права разглашать тайну теперишнего собрания и вообще вести разговоры о Нем с непосвященными. Всякое слово, брошенное на ветер, обернется для Него непоправимой утратой, поскольку Он, творец, раним и беззащитен, как и всякий гений. Мы обязаны хранить его покой, чтобы он в очередной раз подарил миру новый шедевр.
– - Каждая Его книга, -- здесь карлик снова воздел палец к потолку и как-то дернулся, -- изменяет этот мир, и если мы хоть в самой малости помешаем процессу, может случиться непоправимое.
Он выдержал театральную паузу, подвигал торчащим пальцем и заковылял к выходу, искоса любуясь произведенным эффектом. Свита удалилась вместе с ним.
– - Что это было?
– - спросил я, когда мы с приятелем выбрались, наконец, на свежий воздух и взяли по пиву.
– - А ты не разве не понял?
– - изумился он.
– - Похоже на секту. И этот проповедник -- кто он такой?
– - Он -- председатель Востоноевропейского Совета Читателей. Прибыл к нам по специальному распоряжению Всемирного Совета.
– - Какого такого Совета?
– - Всемирного Совета Хранителей Творчества Ильи Артемьева. Как ты не понимаешь, его книги -- это источник нового знания, которое совершенно особенным образом влияет на процессы мироздания. Мы, его поклонники и читатели, и есть адепты этого знания.
– - Странно, -- произнес я, удивившись до такой степени, что отставил бутылку.
– - Но что же такого в его книгах? И зачем эта таинственность?