Илья Муромец и Сила небесная
Шрифт:
Илья говорил горячо и убедительно, только разве батю нахрапом возьмёшь? Чоботки – народ упёртый! И сколько Илья не говорил, уже поднявшись с колен во весь свой богатырский рост, а в ответ слышал одно: «Не пущу!»
И тогда он вспомнил про главное. А главным были сказанные ему слова: «Куда своё умение направить, сам поймёшь. А ежели не поймёшь, тогда – беда, потому как враз силу потеряешь…».
Когда батя это услыхал, то сразу всё уразумел. А чего тута не уразуметь, когда калики перехожие не соху дровяную сыну дали и не кобылу квёлую, а меч вострый и коня богатырского. Значится, удел его таков. Тем паче, если Илья останется и силу из-за этого потеряет, то зачем, спрашивается, огород городить?
– Ладно, сынок, твоя взяла. Отпущу тебя на все четыре стороны. Только обещай кривды не творить, слабых не забижать и за нашу землю горой могутной стоять!
– Обещаю! – радостно выдохнул Илья, снова падая на колени.
– Благословляй, Ефросинья! – дрогнувшим голосом вымолвил старший Чоботок и первым перекрестил сына.
ВСТРЕЧА ДРУЗЕЙ
Получив родительское благословение, Илья первым делом направился в церковь. Днём народу в храме не было, поэтому не пришлось никому ничего объяснять и выслушивать сердобольные «охи» да «ахи»…
Затеплив свечу перед иконой Спасителя и встав на колени (как это было здорово после сидячих годков!), Илья прочёл «Отче наш», а потом ещё долго шептал слова, которые если б кто и услышал, то вряд ли понял, да и не предназначались они для чужих ушей…
Уже выходя из церковных дверей, Чоботок столкнулся с Карачаровским священником – отцом Андреем, ревностным человеком со строгим взглядом, который однако смягчала добрая улыбка. Батюшка стал настоятелем сельской церкви лет десять тому, и все эти годы после воскресной службы непременно заходил к Чоботкам исповедовать и причащать горемычного сидня, или так – поговорить по душам. Эти разговоры не просто отвлекали Илью от горестных мыслей, но давали силу и надежду.
– Тот, кто здесь смиренно страдает, во Царствии Небесном награду получит, – любил повторять отец Андрей, неизменно добавляя: – «Блаженны плачущие, ибо они утешатся»…
– Да когда оно придёт, это Царствие Небесное! Нам бы с Ефросиньей сейчас утешиться, – горько вздыхал батя Иван Тимофеевич, пропитывая кручёную нитку-дратву варёной смолой. – Все его дружки давно оженились и детишек растят. А наш торчит, как пень посреди сада. Там сочных яблочек много, да с печки не достать…
– У тех, кто много яблок ест, лицо кислым становится… Может, и не надо Илье жениться, может, у него иная планида. Но нам того знать не дано, значит надо терпеть и молиться…
Вот Илья и молился. И молитва его была проста:
– Господи, помилуй!
Увидев своё духовное чадо в полном здравии, батюшка несказанно обрадовался. А когда услышал чудесный рассказ, возрадовался сугубо и тут же благословил молодца следовать наказу старцев.
– Об отце-матери не бойся: поможем чем сможем всей громадой… Землю защищай, но силой не кичись – ты её с небес получил. И помни, что на крепкий меч всегда крепче найдётся… – напутствовал богатыря отец Андрей.
При этом взгляд батюшки был строг, но по губам то и дело пробегала улыбка.
Больше всего Илье хотелось повидать друзей! Сперва он решил навестить Брыку, который после смерти бати, стал единственным кузнецом на всё село, если не считать его помощника глухонемого Молчана. Но Молчан, ходивший в подмастерьях ещё у Брыкиного деда, настоящим кузнецом считаться не мог, потому что объяснить ему, какие нужны шиковины для подвески дверей, дужки для ушатов или кресала для высечения огня, не было никакой возможности. Зато по причине немоты, а более по смирению, Молчан не роптал на судьбу: он молча помогал Брыке, который ему во внуки годился…
Когда Илья подошёл к Брыкиной избе, то к пущей радости увидел в открытой калитке Улыбу и Неждана.
– Гляди! – таким густым басом воскликнул востроглазый Брыка, что коза Дереза с перепугу заблеяла дурным голосом. – Гляди! Никак Чоботок своими ногами к нам идёт! Или это мне привиделось?
– Не может того быть, – пробурчал Улыба, даже не оборачиваясь.
– Так ведь и впрямь идёт! – обрадовался Неждан.
– Лёд по реке тоже идёт, а толку никакого.
– Почему?
– Потому как ног у него не наблюдается. А ежели ног нету, то и сапоги не требуются… – мрачно объяснил Улыба. – Без ног торговли никакой, одни убытки…
– Да хватит тебе бурчать! Лучше сам погляди! – перебил друга Неждан, силой поворачивая голову упрямца. – Вона идёт, и кажись, в твоих сапогах.
– Верно, мои сапоги! С выставки… Как же он их достал, когда жердина склизкая?
– А вот так! – весело рассмеялся подошедший Илья, выхватывая меч из ножен. – Вжик – и нету!
Завидев меч, друзья как по команде шагнули назад: уж больно грозно сверкнул клинок в богатырской руке.
– Чего оробели? – спросил Илья, загоняя меч в ножны. – Не пужайтесь, я его сам боюсь: не обвыкся ещё… Ну, здоров, други ситные! Так по вам стосковался, что сам пришёл… своими ногами.
После этих слов началась такая кутерьма, что и передать нельзя. Друзья что-то выкрикивали, радостно гоготали, обнимались и так лупили друг дружку по могучим спинам, что от холщовых рубах чуть клочья не летели. Даже мрачную физиономию Улыбы озарила счастливая улыбка, от чего он превратился в такого красавца – прям картину пиши!
Когда первый восторг малость поутих, Илье пришлось в седьмой раз за этот день рассказать свою историю.
– А я знал, что так оно и будет! – неожиданно проговорил Брыка.
– Откуда? – удивился Улыба.
Ответа он не дождался, потому что Брыка с детства был молчуном. Да к тому же молот и наковальня быстро отбивают охоту к пустопорожним разговорам.
– А ему, видать, сорока весточку на хвосте принесла… – хмыкнул разговорчивый Неждан, – …или баба Рыкина на помеле!
Все дружно рассмеялись, представив сварливую бабу Рыкину верхом на помеле, хотя тут же вспомнили, что старуха не раз говорила: «Лучше хромать, чем сиднем сидеть», но при этом добавляла: «Посмотрим, сказал слепой, как будет плясать хромой». Эти слова, раньше похожие на издёвку, теперь казались вещими: сидень встал и даже слепому было видно, что сплясать Илья сможет куда лучше хромого!