Илья Муромец. Святой богатырь
Шрифт:
Его струги выгребли к высоким киевским стенам, и Свенельд – прямо с пристани – пошел к Ярополку, князю киевскому. Он привык подниматься на высокую кручу к терему княжескому. Он привык к тому, что все встречные снимали перед ним шапки, а рабы падали на колени. Он привык к тому, что весь Киев почитал его не ниже князя. Но странным безмолвием встретил его город. Узкие улицы, по которым шла его немногочисленная дружина, были совершенно пусты. Старый вояка почувствовал, что за каждым забором, за каждым заволочным оконцем стоит вооруженный чем ни попадя киянин. Невольно втягивая голову в плечи, он прямо-таки чувствовал спиною направленные в нее жадные стрелы.
– Не узнаю я Киева, – сказал Свенельд сыну.
– Нынче все переменилось. – сказал Лют Свенельдич. – Нынче Киев не тот.
Глава 6
Первая усобица
Охота – вторая война, занятие мужчин, воинов выучка! С гиком и свистом мчалась охота лесами древлянскими, гнала оленей, кабанов и всякую живность на изрядных стрелков и копейщиков, что конно поджидали загонщиков. Бежал дикий зверь, выгнанный из укрытия своего свистом и конским топотом, криком загонщиков, не ведая, что впереди ждут его растянутые меж дубовых стволов сети и стоящие в проходах лучники. Летели сквозь осеннее редколесье пестрые олени, катились полосатые кабаны, обезумев от страха, кувыркались зайцы, мелькали лисы. Крутолобый зубр, затесывая рогами метку на дереве, прислушался к приближающемуся шуму. Насторожился. Проревел, сзывая стадо свое, неторопливо пошел в сторону от загонщиков. Стадо зубров затрусило за ним. Они вышли на поляну, где стоял идол и жертвенник, безбоязненно прошли мимо него, не подозревая, что замечены охотниками и по следу их – по дымящемуся свежему помету, по примятой траве и задирам на коре – идет Лют Свенельдич, сын воеводы киевского.
Умело и ловко проезжая верхом на коне меж стволов лиственного, в золотой красе листопада, леса, Лют и два дружинника почти вослед за стадом зубров выехали на поляну, где примятая трава еще не успела распрямиться, еще качались задетые зубрами ветки.
– Лют! – позвал первый всадник. – Смотри: капище древлянское. Это какой же бог будет?
– А кто его знает? – ответил статный Свенельдич. – Вона секира у него – Мстиша, значит. Здесь когда-то Игоря-князя убили. В этих местах. А может, тута его меж берез и разорвали! Вона тут какие березы рослые.
– Древляне – они вредные шибко! – сказал третий всадник, молодой отрок-оруженосец Свенельдича. – Так вроде просты-просты, а упорные. Вот мы сейчас по древлянской земле идем – так ведь ни в одном селище нам даже воды не подали!
– Верно, – согласился Лют Свенельдич.
– Еще отвечают – без уважения! Дескать, мы не вашего князя Ярополка люди! Мы люди князя древлянского Олега. Будто они не братья и не одного отца дети!
– Да не сами они это выдумывают, – сказал Лют. – У Олега-князя здесь в земле древлянской много старых дружинников, кои еще Игоря помнят! Вот они крамолу и сеют да князя подначивают. А князь что? Сопляк! На губах молоко не обсохло. Ему от роду всего не то пятнадцать, не то шестнадцать лет…
– Все же надо бы его разрешения спросить, как сюды на охоту ехать, – сказал дружинник постарше.
– Ага! – сказал младший. – Пока ты спросишься – охота вся уйдет. Мы им лучше часть добычи оставим.
– Как же! – сказал Лют. – Кто они такие? Мы – кияне, а они – живут в лесу, молятся колесу. Пеньки березовые! На них только воду возить да в холопах держать…
Из кустов на поляну выскочила олениха. Увидев всадников, замерла, словно окаменела на точеных ножках. Три воина отразились в ее наполненных
Лют ахнул, ударил коня шпорами, но из кустов выскочило несколько дружинников в кольчугах и приняло его на длинные охотничьи рогатины. Кровь хлынула изо рта рослого варяга; дружинники, как ворох сена на вилах, перекинули его рогатинами к подножию идола.
– Все! – сказал один из них, поднимая личину и снимая шлем. Был он седоволос и седобород. – Князь! – позвал он.
Из кустов, от которых отпрянула олениха, выехал со свитой средний сын Святослава Олег.
– Все! – повторил старый дружинник. – Свершилась месть за Игоря! Долго же ждать пришлось!
Олег с ужасом смотрел на истыканное рогатинами тело Люта Свенельдича. Варяг еще дышал, но открытые глаза его уже подергивались туманной пленкой смерти.
– Вишь как получилось! – сказал старый дружинник. – Бог Мстиша все так управил, что на том месте, где дружинники Свенельда Игоря старого убили, теперь сын Свенельда лежит.
– Боги любят тебя! – сказал другой, такой же старый, дружинник. – В небесной жизни ты будешь пребывать в славе – тебе удалось отомстить за деда! Нет такой мести ничего слаще!
Дружинники тащили за ноги убитых слуг Люта Свенельдича. Лупоглазый бог мести, казалось, улыбался, когда старый воин почерпнул горстью кровь из натекшей из-под кольчуги Люта лужи и вымазал идолу губы.
– Вот и ладно будет! – сказал он, любуясь работой.
Княжеские отроки стащили с мертвецов сапоги и кольчуги. Сложили их перед идолом, чтобы никто не подумал, будто убитых прикончили ради грабежа.
– Уходите! – сказал князь, поворачивая фыркающего на трупы коня.
– Чего нам уходить! – возразил старый дружинник. – Мы в своей земле!
– Варяги наскочат – посекут вас!
– Эка невидаль! Мы и сами варяги!
– Русы завсегда варягов били! – сказал немолодой и очень крепкий дружинник.
– Ну вот и славно, – переговаривались между собой воины Олега Святославича. – Наши предки в мире мертвых радуются за нас! Свершилась месть за Игоря!
Убитых привезли из древлянской земли, и, разглядывая трупы, выставленные на площади, киевляне не сомневались, что убит сын Свенельда и отроки его во отмщение. Помнили ведь смутные слухи о смерти Игоря. Понимали, что убийство это не случайно. А на вопрос, кто убил, не сомневаясь, отвечали: «Олег из Овруча! Брат Ярополка Киевского».
Олег не слал послов с вирою – платой за убийство. Значит, считал себя правым! Многие и в Киеве, и в дружине поговаривали, что младший брат Олег указал старшему – Святополку, как надлежит жить настоящему воину! Поминали Ольгу, что отомстила древлянам за убийство мужа. Хвалили Олега и ругали Ярополка, который рядом с престолом держит человека если не убившего, то замешанного в убийстве его деда и предавшего на дунайских порогах отца Ярополка – Святослава. На Свенельда было страшно смотреть. Старый варяжский воевода согнулся и побелел весь от седины, будто выцвел, бледное лицо его и хрящеватый хищный нос все больше напоминали какую-то древнюю птицу, и только глаза, ввалившиеся, в темных провалах подглазий, горели огнем ненависти…