Илья Муромец

В славном городе Муроме, в селе Карачарове жил крестьянин Иван Тимофеевич. У него было любимое детище — Илья Муромец. Тридцать лет, от самого рождения, сидел Илья сиднем, не двигался, не владел ни руками, ни ногами.

Приходят к нему двое калик перехожиих [1] стали они под окошечко косящатое и просят милостыни.

— Нищие братия, говорить Илья: — войдите ко мне в избу; есть у нас всего много, а подать вам

— Встань-ка сам, говорят ему калики перехожие.

— Сижу сиднем тридцать лет и вставать не стану, говорит Илья: — нет у меня ни рук, ни ног.

— Встань-ка сам, говорят ему калики перехожие во второй раз.

Илья сидит, силу пробует и в ответ держит речь:

— Встал бы я, и сила есть, да ног нет.

— Встань-ка сам, говорят ему калики перехожие в третий раз.

Илья сидит, силу пробует: тронет ногу — нога подымается; тронет другую — другая поднимается; и стал Илья вставать на ноги; встает Илья, подымается, посереди пола становится.

— Сходи за пивом да напои нас — говорят ему калики перехожие.

Взял Илья братину (чашу) великую, пошел в подвалы глубокие, налил братину пивом крепким, подносить ее каликам перехожим.

— Выпей-ка сам, в ответ молвят калики перехожие.

Хватил Илья братину зараз. Только и видели пиво.

— Сходи-ка за пивом, да напои нас, говорят ему калики перехожие во второй раз.

Взял Илья братину больше прежнего, пошел во подвалы глубокие, опускался ниже того, наливал братину пивом крепче того, подносит ее каликам перехожим.

— Выпей-ка сам, в ответ молвят калики перехожие.

Хватил Илья братину зараз. Только и видели пиво.

— Слышишь ли силу свою? спрашиваюсь его калики перехожие.

— Слышу, молвит Илья.

— Как велика твоя сила?

— Кабы был столб от земли до неба, я перевернул бы всю землю.

Стали промеж себя калики говорить.

— Много дано силы Илье, земля не снесет; поубавим силы.

— Сходи-ка за пивом, да напои нас, говорят ему калики перехожие в третий раз.

Взял Илья братину больше того, пошел в подвалы глубокие, опускался ниже того, налил братину пивом крепче того, подносит ее каликам перехожим.

— Выпей-ка сам — в ответ молвят калики перехожие.

Хватил Илья братину зараз. Только и видели пиво.

— Слышишь ли силу свою? спрашивают его калики перехожие.

— Поубавилось силы как бы на седьмую часть.

Стали калики промеж себя говорить: — Будет с него.

И прощались с Ильей калики прохожие. Стал Илья теперь на ногах крепко и ощутил в себе силу великую; сделал себе сбрую ратную и копье булатное, оседлал коня доброго богатырского.

То не дуб сырой к земле клонится, расстилается сын перед батюшкой, перед матушкой, просит у них благословения.

— Государи мои, батюшка и матушка, отпустите меня в славный город Киев, Богу помолиться, князю Киевскому поклониться. Отец и мать дают ему благословение, кладут на него заклятие великое и говорят ему такие речи:

— Поезжай ты прямо на Киев-град, прямо на Чернигов-град. поедешь ты путем и дорогою — не проливай понапрасну крови христианской, не помысли злом и на татарина.

Илья Муромец Богу молился, с отцом, с матерью попрощался и поехал

Подъезжает он к Чернигову-граду; а под ним стоят рати басурманские [2] , и числа им нет; осадили они Чернигов-град, хотят его вырубить, Божии церкви на дым пустить, а самого князя и воеводу Черниговского живого в полон взять. Разгорелось сердце богатырски пуще огонька.

— Не хотелось бы батюшке супротивником быть, говорит Илья Муромец: — да нельзя христиан в обиду дать.

Положился Илья на Господа Бога своего, взял в руки копье булатное, побил всю силу басурманскую, полонил царевича и ведет его в Чернигов-град. Встречают его граждане с честью, благодарение Богу воссылают; сам князь и воевода Черниговский взял Илью в палаты свои, угостил его пиром великим и отпустил в путь.

Илья Муромец поехал к Киеву прямою дорогою от Чернигова; ровно тридцать лет заложил ее Соловей-разбойник — не пропускает ни конного, ни пешего, убивает не оружием, а своим свистом разбойничьим. Поехал Илья лесами Брынскими. Услыхал Соловей богатырский топ, засвистал своим свистом разбойничьим; но богатырское сердце не устрашилось. Не допуская еще за десять верст, Соловей засвистал громче прежнего. С того свисту добрый конь под Ильей спотыкнулся. Подъехал однако Илья Муромец под самое гнездо, что свито на двенадцати дубах. Соловей-разбойник, на гнезде сидя, увидалыльюи засвистал во весь свист — захотел Соловей Илью Муромца убить до-смерти.

Илья Муромец снял с себя тугой лук, наложил-калену стрелу и пустил в гнездо Соловьиное, попал ему в правый глаз и вышиб вон; Соловей-разбойник упал с гнезда на сыру землю, что овсяный сноп. Подхватил Илья Муромец Соловья на белы руки, привязал его крепко к стремени булатному и поехал к славному граду Киеву. На пути стоят палаты Соловья-разбойника; как поравнялся Илья против палат разбойнических, у которых окна были растворены, и в те окна смотрели три разбойничьи дочери, — увидела Муромца меньшая дочь и закричала своим сестрам:

— Вот наш батюшка едет с добычею и везет мужика, у булатного стремени привязанного.

А большая дочь посмотрела и горько заплакала.

— Это не батюшка наш едет, молвила она, это едет чужой человек и везет нашего батюшку, у булатного стремени привязанного.

Закричали разбойничьи дочери мужьям своим:

— Мужья наши милые, поезжайте к мужику на встречу, отбейте у него батюшку, не кладите наш род в таком позоре.

Мужья их, сильные богатыри, поехали против свето-русского богатыря; кони у них добрые, копья острые, — и хотят они Илью на копьях поднять. Увидал их Соловей-разбошик.

— Зятья мои милые, стал он говорить: — не позорьтесь и не дразните такого сильного богатыря, чтобы всем вам не принять от него смерти; зовите вы его за столы дубовые, да подносите ему меду сладкого.

По просьбе зятей поворотил Илья в дом, не ведая их злобы. Большая дочь подняла железную на цепях подворотню, чтоб его пришибить. Но Илья усмотрел ее на воротах, ударил копьем и ушиб до смерти.

Приехал Илья Муромец в Киев-град. въезжает прямо на княжеский двор. соскочил с доброго коня, привязал его к дубовому столбу, пошел в гридню (комнату) светлую, чудным образам молился, князю Владимиру поклонился, а после на все четыре стороны. В то время было у князя Владимира пирование великое; принял он Илью за руки белые, а сам говорить: