Имаджика: Пятый Доминион
Шрифт:
— В чем дело-то? — спросил Миляга у Пая, когда они взобрались на возвышенность над Беатриксом, где тропа поворачивала, оставляя за пределами видимости его спокойные, ярко освещенные улицы.
Через холмы должен пройти батальон армии Автарха, по дороге в Паташоку. Таско боялся, что присутствие чужаков в деревне может дать повод солдатам для мародерства.
Так вот что я слышал на холме.
— Именно это ты и слышал.
— И я видел кого-то на противоположном холме. Клянусь, он высматривал меня. Нет, я
— У тебя есть какие-нибудь мысли по поводу того, кто бы это мог быть?
Миляга покачал головой:
— Я просто почувствовал его взгляд. А потом увидел чей-то силуэт на склоне. Бог его знает. Теперь, когда я говорю об этом, это звучит нелепо.
— В тех звуках, которые я слышал, не было ничего нелепого. Лучшее, что мы можем сделать, — это убраться отсюда как можно скорее.
— Согласен.
— Таско сказал, что к северо-востоку отсюда находится место, где граница Третьего Доминиона вклинивается в этот Доминион на большом участке, — может быть, около тысячи миль. Мы сможем сделать наше путешествие короче, если попадем туда.
— Звучит неплохо.
— Но это означает, что нам надо идти через Великий Перевал.
— Звучит похуже.
— Это будет быстрее.
— Это будет смертельно, — сказал Миляга. — Я хочу увидеть Изорддеррекс. Я не хочу замерзнуть в Джокалайлау.
— Стало быть, мы пойдем более длинной дорогой?
— Я считаю, так лучше.
— Это удлинит наше путешествие на две или три недели.
— И удлинит наши жизни на много лет, — парировал Миляга.
— Можно подумать, что мы с тобой мало пожили, — заметил Пай.
— Я всегда придерживался убеждения, — сказал Миляга, — что жизнь не может быть слишком длинной, а количество женщин, которых ты любил, не может быть слишком большим.
5
Доки оказались послушными и надежными, одинаково уверенно ступавшими и по месиву грязи, и по пыли, и по мелким камешкам, и проявлявшими полное равнодушие к пропастям, которые разверзались в дюймах от их копыт, и к бурным потокам, которые пенились рядом с ними секунду спустя. И все это происходило в темноте, так как, хотя и прошло уже несколько часов и, казалось, заре уже пора было заняться над холмами, павлинье небо спрятало свое великолепие в беззвездном сумраке.
— Может ли оказаться, что ночи здесь, наверху, длиннее, чем внизу, на шоссе? — удивился Миляга.
— Похоже на то, — сказал Пай. — Мой живот говорит мне, что солнце должно было взойти уже несколько часов назад.
— Ты всегда определяешь течение времени с помощью живота?
— Он более надежен, чем твоя борода, — ответил Пай.
— Где сначала появляется свет, когда близится восход? — спросил Миляга, поворачиваясь, чтобы оглядеть горизонт. Когда он обернулся назад, в том направлении, откуда они шли, горестный стон сорвался с его губ.
— В чем дело? — сказал мистиф, останавливая своего доки и пытаясь проследить направление
Ответа не потребовалось. Столб черного дыма поднимался между холмов, и нижняя часть его была подсвечена пламенем. Миляга уже соскользнул с седла и теперь взбирался на скалу, чтобы точнее определить местоположение пожара. Он помедлил на вершине всего лишь несколько секунд, а потом пополз вниз, обливаясь потом и тяжело дыша.
— Мы должны вернуться, — сказал он.
— Почему?
Беатрикс горит.
— Как ты смог определить это с такого расстояния? — спросил Пай.
— Смог, черт возьми! Беатрикс горит! Мы должны вернуться. — Он взобрался на своего доки и стал разворачивать его на узкой тропинке.
— Подожди, — сказал Пай. — Подожди, ради бога!
— Мы должны помочь им, — сказал Миляга. — Они были к нам так добры.
— Только потому, что хотели поскорее от нас избавиться!
— Ну что ж, теперь худшее случилось, и мы должны попытаться сделать все, что в наших силах.
— Обычно ты проявлял большее благоразумие.
— Что ты имеешь в виду «обычно»? Ты ничего обо мне не знаешь, так что не пытайся судить. Если не пойдешь со мной, то и отправляйся на хер!
Доки развернулся, и Миляга пришпорил его каблуками, чтобы он пошевеливался. Во время пути дорога разделялась только три или четыре раза, и он был уверен, что сможет найти обратную дорогу в Беатрикс без особых проблем. Да и столб дыма послужит ему мрачным указателем. Спустя некоторое время, как Миляга и предполагал, Пай последовал за ним. Мистиф был счастлив, когда его называли другом, но где-то в глубине души он был рабом.
По дороге они молчали, что было вовсе не удивительно, учитывая характер последнего разговора. И только однажды, когда они взбирались на ступенчатый хребет (долина, в которой был расположен Беатрикс, пока еще не была видна, но стало совершенно ясно, что дым идет именно оттуда), Пай-о-па пробормотал:
— Почему всегда это должен быть пожар?
И Миляга понял, как бессердечно он отнесся к его нежеланию возвращаться.
Картина разрушений, которую, без сомнения, им предстояло вскоре увидеть, была эхом того пожара, в котором погибла его приемная семья (с того дня они никогда об этом не говорили).
— Может быть, дальше я отправлюсь один? — спросил он.
Пай покачал головой.
— Либо вместе, либо вообще никак, — сказал он.
Дорога стала легче. Склоны сделались более пологими, тропа более ухоженной, да и небеса наконец-то посветлели — наступила запоздавшая заря. К тому моменту, когда их глазам открылось зрелище разрушенного Беатрикса, великолепный павлиний хвост, который впервые вызвал восхищение Миляги в небе над Паташокой, раскрылся у них над головой, и его красота придала увиденному внизу еще более мрачный вид. Пожар продолжал бушевать, но огонь уже уничтожил большинство домов и окружавшие их березово-бамбуковые рощи. Они остановили своих доки и внимательно осмотрели окрестности. Разрушителей Беатрикса нигде не было видно.