Имаджика. Примирение
Шрифт:
Толланд приложился к бутылке.
— Ты что, жидовская пидорятина? — спросил он.
Кто-то из толпы предложил раздеть его и убедиться.
Женщина, известная под множеством имен, но превращавшаяся в Кэрол, когда ее трахал Толланд, собралась было привести это намерение в исполнение, но предводитель замахнулся на нее, и она отступила.
— Держи подальше свои сраные руки, — сказал Толланд. — Он сам нам все скажет. Ведь правда, дружище? Ты скажешь нам? Жид ты, так твою мать, или нет?
Он схватил мужчину за лацканы пиджака.
— Я жду, — сказал он.
Жертва порылась в памяти
— …Миляга…
— Маляр? — не расслышал Толланд. — Какой еще маляр? Мне плевать, кто ты такой! Мне главное, чтобы тебя здесь не было!
Жертва кивнула и попыталась отцепить пальцы Толланда, но мучитель не собирался ее отпускать. Он ударил маляра о стену с такой силой, что у того перехватило дыхание.
— Ирландец! Возьми эту трахнутую бутылку.
Ирландец принял бутылку у Толланда из рук и отступил, зная, что сейчас начнется самое интересное.
— Не убивай его, — сказала женщина.
— А ты-то чего скулишь, дыра с ушами? — выплюнул Толланд и ударил маляра в солнечное сплетение раз, два, три, четыре раза, а потом добавил коленкой по яйцам. Прижатый к стене, маляр мог оказать лишь незначительное сопротивление, но и этого он не сделал, безропотно снося наказание со слезами боли на глазах. Сквозь их пелену он смотрел в пространство удивленным взглядом, и с каждым ударом изо рта у него вырывался короткий всхлип.
— У этого парня нелады с головой, — сказал Ирландец, — Ты только посмотри на него! Он абсолютно трахнутый.
Не обращая внимания на Ирландца, Толланд продолжал наносить удары. Тело маляра обмякло и упало бы, если б Толланд не прижимал его к стене, а лицо становилось все более безжизненным с каждым ударом.
— Ты слышишь меня, Толли? — сказал Ирландец, — Он чокнутый. Он все равно ничего не чувствует.
— Не суй свой член не в свое дело!
— Послушай, может, ты оставишь его в покое?..
— Он вторгся на нашу территорию, так его мать в левую ноздрю, — сказал Толланд.
Он оттащил маляра от стены и развернул. Небольшая толпа зрителей попятилась, освобождая предводителю место для развлечений. Ирландец замолчал, а новых возражений не предвиделось. Несколькими ударами Толланд сбил маляра с ног. Потом он принялся пинать его. Жертва обхватила руками голову и свернулась калачиком, стараясь, насколько это возможно, укрыться от ударов. Но Толланд не желал мириться с тем, что лицо маляра останется целым и невредимым. Он наклонился над ним, оторвал его руки от лица и занес для удара свой тяжелый ботинок. Однако, прежде чем он успел исполнить намеренное, его бутылка упала на асфальт и разбилась вдребезги. Он повернулся к Ирландцу:
— Зачем ты это сделал, трахнутый карась?
— Не надо бить чокнутых, — сказал Ирландец, и по его тону стало ясно, что он уже сожалеет о содеянном.
— Ты хочешь меня остановить?
— Да нет, я только сказал…
— Ты, член с крылышками, хочешь, едрит твою в корень, меня, гондон дырявый, остановить?
— У него не все в порядке с головой, Толли.
— Ну так я ему вправлю мозги, будь спокоен.
Он отпустил руки жертвы и переключил внимание на новоявленного диссидента.
— Или ты сам хочешь этим заняться?
Ирландец покачал головой.
— Давай, —
Прежде чем он добрался до Ирландца, тот униженно вскинул руки.
— Хорошо, Толли, хорошо, — сказал он, — Это была моя ошибка. Клянусь, я был не прав и теперь прошу у тебя прощения.
— Ты разбил мою бутылку, так твою мать.
— Я принесу тебе еще одну. Обязательно принесу. Прямо сейчас.
Ирландец знал Толланда дольше, чем кто-либо из присутствующих, и был знаком со способами его умасливания. Самый лучший из них — многословные извинения, произнесенные в присутствии как можно большего числа членов племени. Стопроцентной гарантии это средство не давало, но сегодня сработало.
— Я пойду за бутылкой прямо сейчас? — спросил Ирландец.
— Принеси мне две, паскуда.
— Паскуда я и есть, Толли, самая настоящая.
— И одну для Кэрол, — сказал Толланд.
— Обязательно.
Толланд навел на Ирландца свой грязный палец.
— И никогда больше не становись у меня на дороге, а иначе я отгрызу тебе яйца.
Дав это обещание, Толланд снова повернулся к своей жертве. Заметив, что маляр успел отползти в сторону, он испустил нечленораздельный яростный рев, и те, кто стоял в одном-двух ярдах от прямой, соединявшей мучителя и жертву, почли за благо ретироваться. Толланд не торопился. Он смотрел, как едва живой маляр с трудом поднялся на ноги и, шатаясь, пошел среди хаоса коробок и разбросанных постельных принадлежностей.
Впереди него мальчик лет шестнадцати, опустившись на колени, рисовал цветными мелками на бетонных плитах. Когда маляр приблизился, он как раз сдувал пастельную пыль с очередного шедевра. Углубившись в свое искусство, он и не подозревал об избиении, привлекшем внимание остальных, но теперь он услышал, как голос Толланда, эхо которого отдавалось во всем проходе, зовет его по имени.
— Понедельник, мудозвон недоделанный! Держи его!
Мальчишка поднял голову. Он был острижен почти наголо; кожа его была вся в оспинах; уши торчали, словно ручки велосипедного руля. Однако взгляд его был ясным, и ему потребовалась лишь секунда, чтобы осознать возникшую перед ним дилемму. Если он остановит истекающего кровью человека, он приговорит его к смерти. Если он не сделает этого, он приговорит к смерти себя. Чтобы выиграть немного времени, он изобразил озадаченный вид и приложил руку к уху, словно не расслышал приказ Толланда.