Имаджика

Баркер Клайв

– Они не все умерли.

Между деревьями цвета берлинской лазури появились четверо сородичей мистифа. Это были чернокожие люди в балахонах из некрашеной ткани, похожие на пустынных кочевников. Часть складок своих одеяний они зажимали в зубах, прикрывая нижнюю половину лица. Ни в их походке, ни в их одежде не было ни одной детали, которая помогла бы угадать их пол. Но цель их была очевидна. Они явно собирались прогнать непрошеных гостей и для этой цели несли с собой тонкие серебряные прутья каждый около трех футов в длину.

– Ни под каким видом не двигайся и даже не говори, – сказал мистиф Миляге, когда квартет приблизился на расстояние

десяти футов.

– Почему?

– Это не почетная депутация.

– А что же это тогда?

– Взвод палачей.

Сообщив это, мистиф поднял руки на уровне груди, ладонями вперед, шагнул вперед и заговорил. Говорил он не на английском, а на языке, в звуках которого Миляга уловил тот же восточный оттенок, что и в щебетании местных птиц. Может быть, они действительно говорили на языке своих хозяев?

Один из квартета разжал зубы, и вуаль упала, открыв женщину лет тридцати. Выражение лица ее было скорее удивленным, чем агрессивным. Послушав какое-то время Пая, она прошептала что-то человеку справа от нее, но в ответ он только покачал головой. Пока Пай говорил, взвод продолжал мерным шагом приближаться к нему, но когда Миляга услышал, как в монологе мистифа промелькнуло имя Пай-о-па, женщина приказала им остановиться. Еще две закутанные вуали упали вниз, открыв мужчин со столь же тонкими лицами, как и у их предводительницы. У одного были небольшие усики, но семена сексуальной неоднозначности, которые дали столь обильный урожай в Пае, были заметны и здесь. Без какого бы то ни было приказа со стороны женщины ее спутник продемонстрировал и второе проявление неоднозначности, на этот раз куда менее привлекательное. Он разжал одну из рук, державших серебряную удочку, и его оружие затрепетало на ветру, словно было сделано из шелка, а не из металла. Тогда он поднес ее ко рту и принялся обматывать вокруг языка. Она никак не хотела умещаться во рту и выпадала оттуда мягкими петлями, при этом продолжая сверкать, как настоящий стальной клинок.

Миляга не знал, представляет ли этот жест угрозу или нет, но в ответ на него Пай упал на колени и жестом указал Миляге и Хуззах, что им надо сделать то же самое. Девочка бросила жалостливый взгляд на Милягу, ожидая от него подтверждения. Он пожал плечами и кивнул. Они оба встали на колени, хотя, с точки зрения Миляги, это было самое последнее положение, которое стоило принимать перед взводом палачей.

– Приготовься бежать... – прошептал он Хуззах, и она нервно кивнула в ответ.

Человек с усиками обратился к Паю на том же языке, который использовал мистиф. В его тоне и позе не было ничего угрожающего, хотя ничто не указывало и на доброжелательное отношение. Однако в самом факте диалога уже заключалось некоторое утешение, и в какой-то момент разговора упала и четвертая вуаль. Еще одна женщина, моложе предводительницы, но куда менее любезная, вступила в разговор. Тон ее был резким и недовольным, и она рассекла своим клинком воздух в нескольких дюймах от склоненной головы Пая. Смертельная угроза, исходящая от этого оружия, не подлежала никакому сомнению. Оно издало свистящий звук во время удара и загудело после, его движение, несмотря на рябь, пробегающую по поверхности, было под абсолютным контролем владельца. Когда она кончила говорить, предводительница квартета жестом велела им встать. Пай повиновался, взглядом давая понять Миляге и Хуззах, что они должны сделать то же самое.

– Они собираются убить нас? – прошептала Хуззах.

Миляга взял

ее за руку.

– Нет, – сказал он. – А если они попытаются, у меня заготовлены для них один-два фокуса в легких.

– Прошу тебя, Миляга, – сказал Пай. – Даже не...

Одного слова от предводительницы было достаточно, чтобы он осекся. Потом, отвечая на вопрос, он назвал двух своих спутников: Хуззах Апинг и Джон Фьюри Захария. Последовал еще один короткий обмен репликами между членами квартета, во время которого Пай выбрал момент для пояснения.

– Это очень деликатная ситуация, – сказал он.

– Я думаю, это нам и так ясно.

– Большинство моих людей покинули Кеспарат.

– И где они?

– Некоторых замучили и убили. Некоторых используют вместо рабов.

– Но вот возвращается их блудный сын. Так почему же они не рады?

– Они думают, что, возможно, я шпион или просто сумасшедший. В обоих случаях я представляю для них опасность. Они собираются допросить меня. Это единственная альтернатива немедленной казни.

– Возвращение домой...

– Во всяком случае, хоть несколько остались в живых. Когда мы пришли сюда, я уж было подумал...

– Я знаю, что ты подумал. Я подумал то же самое. Они говорят по-английски?

– Конечно. Но для них говорить на родном языке – это вопрос чести.

– Но они поймут меня?

– Не надо, Миляга...

– Я хочу, чтобы они знали, что мы не враги им, – сказал Миляга и обратился к взводу. – Вы уже знаете мое имя, – сказал он. – Мы пришли сюда с Пай-о-па, потому что думали, что найдем здесь друзей. Мы не шпионы. Мы не убийцы.

– Брось, Миляга, – сказал Пай.

– Вместе с Паем мы проделали долгий путь, чтобы оказаться здесь. Из самого Пятого Доминиона. И с самого начала нашего путешествия Пай мечтал о том, как он вновь увидит свой народ. Вы понимаете? Вы и есть та самая мечта, навстречу которой Пай так долго шел.

– Им нет до этого дела, Миляга, – сказал Пай.

– Им должно быть до этого дело.

– Это их Кеспарат. Пусть они поступают так, как у них тут заведено.

– Пай прав, – сказал Миляга после секундного размышления. – Это ваш Кеспарат, и мы здесь только посетители. Но я хочу, чтобы вы поняли одну очень важную вещь. – Он перевел взгляд на женщину, клинок которой чуть не снес Паю голову. – Пай – мой друг, – сказал он. – И я буду защищать моего друга до последней капли крови.

– Ты приносишь больше вреда, чем пользы, – сказал мистиф. – Пожалуйста, прекрати.

– Я думал, они встретят тебя с распростертыми объятиями, – сказал Миляга, оглядывая абсолютно бесстрастные лица четверки. – Что с ними такое приключилось?

– Они защищают то малое, что у них осталось, – сказал Пай. – Автарх уже засылал сюда шпионов. Репрессии. Похищения. Забирали детей, а отдавали головы.

– О, Господи. – С извиняющимся видом Миляга пожал плечами. – Простите меня, – сказал он, обращаясь ко всем Эвретемекам. – Я просто хотел высказать свое мнение.

– Ну, ты его высказал. Может быть, теперь ты предоставишь дело мне? Дай мне несколько часов, и я смогу убедить их в нашей искренности.

– Ну разумеется, если ты думаешь, что этого времени хватит. Мы с Хуззах можем подождать тут, пока ты выяснишь все проблемы.

– Не здесь, – сказал Пай. – Мне не кажется, что это было бы благоразумным.

– Почему?

– Просто не кажется, – сказал Пай с легкой настойчивостью в голосе.

– Ты боишься, что они собираются убить нас, так ведь?