Имаго
Шрифт:
Бабурин спросил недоверчиво:
– Вот так просто?
– Бывает и еще проще, – сказал я. – Так вот, в обществе легче жить, защищаться, распределять обязанности. Человек убедился, что все-таки надо жить в обществе. В помощь подрастающему поколению придумал и внедрил философию, что человек – часть общества и потому должен жить его интересами. Даже принося собственные интересы в жертву. Ибо чем мощнее общество, тем большая доля добычи достается и ему самому… Вот так и шла вся история цивилизации – в борьбе общественных интересов с личными. Сейчас как раз пик победы личных интересов. Все общественное выглядит таким мелким в сравнении с нами, такими духовно и телесно
Бабурин приосанился, вспомнил о своей карте гения. Потом скривился, сам он всего лишь – переносчик жизни, вроде бы не живет вовсе.
– Понятно, – продолжил я, – что после взлета начинается откат. Сейчас самое время напомнить, что человек – все же общественное животное. Предыдущий культ индивидуализма и сверхценностей отдельно взятой жизни выполнил свою благую… да-да, очень благую роль. Позволил заменить глиняные кирпичики, из которых строилась дотоле цивилизация, на кирпичики из обожженной глины. Эти покрепче и… поцивилизованнее. Или даже – на обтесанные камни. И вот теперь из этих кирпичиков улучшенного качества можно строить здание уже иной конструкции, которое сможет выдержать более экстремальные нагрузки, у которого более высокие возможности… и вообще, все со знаком «более».
Бабурин спросил настороженно:
– Это что же… снова строить коммунизм?.. Нет уж, нажрались!
– Под завязку, – поддержал Майданов и жестом белой холеной руки показал, где у него эта завязка, – нет уж, это мы не станем. Дайте нам просто жить! Просто жить. А уж жить счастливо сумеем сами. Ведь еще Камю доказал, а Ясперс подтвердил… Вы не любите Черчилля, но это был величайший ум, разве не так?.. Видите, согласны!.. Да что там Черчилль, еще Бисмарк, чуть ли не слово в слово повторяя вашего Карла Маркса…
Я потряс головой, словно пес, выбравшийся из реки, стряхивая всю эту муть выспренних слов, где я так и не уловил смысла.
– Камю, Ясперс, Бисмарк… Вы еще Аристотеля, Платона, Гегеля назовите! Величайшие имена, кто спорит? Но, если честно… Нет-нет, давайте честно, хорошо? Только в самом деле честно, договорились?.. Ответьте, вы в самом деле считаете, что они умнее вас?.. Нет, это понятно, что вы знаете и умеете больше, но считаете ли, что они были и… мудрее?
Лютовой коротко улыбнулся, но тотчас же вперил взгляд в чашку. Шершень откинулся на спинку кресла и смотрел с некоторый враждебностью, смешанной с недоумением. Как, мол, кто-то осмеливается вякать о каком-то пути для всего человечества, ведь это должен сформулировать он, Шершень!.. Вот только поймает вон ту осу, проверит ее брюшко, допьет чай, завяжет шнурки, заскочит по дороге к знакомой бабе, чтоб, значится, мозг не туманило никакими посторонними видениями, попьет еще раз чайку… а утром уже и приступит. Лучше с понедельника, утром…
Майданов задвигался, поерзал, но, ощутив какую-то ловушку, смолчал. Зато Бабурин сказал победно:
– Да хрен они были мудрее, если у них не было футбола!.. И «ящика», чтобы смотреть любой матч с дивана!
– Видите, вон Бабурин понимает! А вы? Ладно, я озвучу ваше красноречивое молчание. Вы говорите, как и принято говорить, что древние ах какие мудрые, и цитируете их, но сами уверены… уверены!.. кстати, так оно и есть, что вы не только знаете больше, что неудивительно, но даже и умнее. Молчите лишь потому, что такую наглость не простят, ведь вы интеллигент, но разве это не правда? Нет, я не льщу именно вам, Андрей Палиевич. На самом деле, уже большая часть вступивших в третье тысячелетие умнее галилеев и ньютонов. Те жили в тихих мирах…
Майданов
– Это варфоломеевские ночи тихие?
– Для интеллекта… тихие. Те гении варились в собственном соку. Это сейчас на каждого обрушивается лавина информации, рекламы, сейчас каждого с пеленок учат… да что там учат – заставляют мыслить! Мы уже волей-неволей мыслим чаще. А в этом мышлении опираемся на весь тот опыт галилеев и ньютонов, на все их знания и умения, да плюс на все-все, что дала НТР и компьютеризация… да что там говорить! Я говорю о том, что пора кончать лицемерить. Пора сказать честно, что мы умнее предков, знаем больше, умеем больше. Ведь только признав это, мы получаем право мыслить… вне того русла, что они прокопали еще на плоской Земле под неподвижным хрустальным небосводом!
Я чувствовал, как меня распирает злая сила. Голос мой звучал все громче. Спохватившись, я умолк, потянулся за чашкой. Рука дрожала, пальцы тряслись. Лютовой, что поглядывал искоса, снова уронил взор в чашку.
Шершень задумался, Майданов вообще передернул плечами, как на морозе.
– Да? А вы представляете, что это получится?
– Боитесь мыслить самостоятельно? – спросил я.
Майданов сердито зыркнул, смолчал, а Лютовой неожиданно признался:
– Боюсь. Одно дело – прибавлять на алтарь мудрости все новые крупицы… ладно, теперь уже не крупицы, валим целые самосвалы, а другое – вообще не опираться ни на какие каноны. Ведь вся цивилизация строилась… ну, этаж за этажом. Но фундамент заложили еще в пещерном веке… Представляете, даже я боюсь! А что уж говорить про Майданова? Ведь у нас почти вся страна – сплошная Майдановия!
Майданов лишь зашипел сквозь зубы. Бабурин посмотрел на одного, на другого, заявил оскорбленно:
– Эт чё за бред – строить мой дом… мою квартиру!.. на фундаменте Галилея или Пушкина? Да Пушкин крепостных своих порол просто для потехи! Тоже мне – фундамент!
– А что, – сказал Лютовой и внимательно посмотрел на Бабурина, – пороть – это прогрессивно. Это стоит взять с собой в новый мир…
Майданов завозился, сказал преувеличенно бодро, скрывая нервозность за атакующим стилем:
– По-моему, вы непоследовательны. Очень. Я хорошо помню, что оба вы не понимаете… и не принимаете то счастье, которое нам приносят в дом американцы. И постоянно против этого… ну, высказывались. А сейчас что же, ваша ненависть к Штатам угасла? Бравлин, вы уже перестали ненавидеть США?
Я удивился:
– Я? Ненавидеть? Что за… простите, но это ни в какие ворота не лезет. Странно вы как-то меня понимаете.
– Но ваше яростное выступление…
Я развел руками:
– Андрей Палиевич, вы что-то путаете. Я принадлежу к роду человеческому. К виду гомо сапиенс, если хотите. И хочу, чтобы мой вид развивался. Потому для меня нет разницы, в каком климатическом поясе живет та или иная часть моего рода. И как в данный момент зовется: скифы, гиксосы, хетты, римляне, советские или американские люди. Это все кликухи! Сегодня одни, завтра – другие. Я вправе вмешиваться в жизнь моего рода, как и любой другой.
А Лютовой сказал с легкой усмешкой:
– Кстати, Андрей Палиевич, вы непоследовательны. Вон уже и Бабурин заметил…
Бабурин подтвердил кивком, пасть занята печеньем, Шершень нагло оскалил зубы.
– В чем? – спросил Майданов с легким испугом.
– Отказывая Бравлину в праве вмешиваться в жизнь Юсы, вы молчаливо признали за Юсой право вмешиваться в жизнь человеческого племени на всей планете. Разве не так?
Майданов подумал, нахмурился, с достоинством двинул плечами.