Именем Анны. Возврата не будет
Шрифт:
Лент почувствовал на щеке прикосновение. Знакомое. Как в ту ночь, когда его «несли» по лесу ветки и листья. А в следующее мгновение услышал восторженный возглас Любочки:
– Ах, какая красота!
Преодолев несколькими шагами расстояние, отделяющее её от ближайшего ствола, она протянула к дереву руки. Протянула так, будто держала на них поднос.
Воздух дрогнул, и Лент увидел в Любочкиных руках вовсе не поднос, а полупрозрачные тонкие ладони… мавки? Нет, назвать это существо хотелось иначе. Хотя бы потому, что образ был явно мужским. От Лента не ускользнуло,
Спокойно!
В следующую секунду ещё недавно отстранённый и рассредоточенный Патрик одним ловким движением вскрыл замки чемодана и передал боссу некий предмет. Скорз-старший тут же выбросил вперёд руку, удерживая в ней переданное на манер пистолета. Случилось это настолько быстро, что никто ничего понял, успев только выдохнуть коллективно-разрозненное «ах» и «ох».
Не взволновалась только Любочка.
– Не бойтесь, – сказала она нежно. – Он не сделает нам больно.
На этих словах всем стало понятно, что «нам» – это не просто так брошенное слово. Любочка действительно «срослась» со странным полупрозрачным духом. Будучи такими разными – строго одетая женщина и бесплотный дух, – в то же время они были одним целым, их энергия стала общей. Что здесь скажешь? Любочка – симбионт. А это – понятие, как пришлось напомнить себе Ленту, не до конца изученное.
Скорз-старший расстроенно выдохнул и опустил «оружие»: – Спрячь, Пати, спрячь…
Патрик, снова ставший привычно флегматичным и медленным, хотя теперь Ленту будет сложнее поверить в то, что эти качества для него естественны, медленно убрал предмет в чемодан и аккуратно защёлкнул замки.
– Я покажу, – пронеслось волной шёпота в голове Лента и, надо полагать, не только в его, поскольку несколько странных движений вокруг выдали удивление остальных.
Слов больше не было, дальше пошли образы. Они формировались из движения воздуха, поначалу едва угадываясь, но, как только глаз привыкал, складывались в чёткую картинку. Вода. Это была вода во всех видах и формах: гладкая и бурная, ниспадающая водопадами и проливающаяся дождём и даже пульсирующая в венах в виде крови. И любая из её форм втягивалась в одинаковую воронку. Постепенно кроме этой воронки не осталось ничего, вернее их было много, крупных водоворотов и мелких водоворотиков, вокруг каждого ствола и каждой ветки, вокруг фигур тёмных – то есть везде. Затем воронки, крутящиеся вокруг людей, замерли, поднялись и сжались до размера ладони, зависнув перед лицом каждого замысловатой плоской спиралью.
– Знак, – подтвердил шёпот, и Лент понял, что именно этим знаком зарисованы страницы его рабочего блокнота. Где же он мог его видеть?
Знак плавно спустился ниже уровня его глаз, затем ниже подбородка, и наконец медленно впечатался Ленту в грудь, пройдя сквозь рубашку и опалив кожу покалывающим холодком. Он вздрогнул и поднял глаза на остальных – конечно, он мог ошибаться, но судя по их реакции, они пережили нечто подобное.
Итак, знак. Татуировка? Руна? Такая примета не предполагала
– Спасибо! – сказал Лент.
Дух дерева снова погладил его по щеке и пропал. Любочка скрестила освободившиеся руки на груди, будто пряча под ними что-то дорогое, а точнее, то самое, только что полученное, изменившее всё. Окружение тоже изменилось, ошибки быть не могло – вокруг снова шумели листья и звенели насекомые.
– Можем ехать, – выдохнул Егор и направился в сторону машин. Шёл он медленно и ровно, будто возвращаясь с поля боя. С победой ли? О том, что для лешего было победой, а что – поражением, Ленту предстояло хорошенько подумать, но он разберётся. Всё равно знакомиться с законами коричного клана ему придётся, никуда он теперь от них не денется.
Глава 24
– Егор, надо поговорить.
Возвращались в город в полной тишине. Нет, конечно, в других автомобилях всё могло быть иначе, но в Ниве молчали. Каждый по-своему, вернее, про своё. Язык Ленту припекало, но конкретных и весомых слов у него не было, только обрывки мыслей, и все на разные темы.
– Надо, – согласился Егор. – Поговорить...
Неужели наконец догадался? Но переспросить, оно всегда надёжнее.
– Ты сейчас о чём?
Вместо ответа леший включил правый поворот и аккуратно остановился на обочине совершенно пустой дороги. Фольксваген с джипом послушно повторили манёвр. Из машин выходить никто не стал – ждали.
Поле. Тишина. Жара...
– А ну-ка глянь под рубашку, – тяжело выдохнул Егор и положил голову на руль.
Какую рубашку? Чью рубашку? Ах, под рубашку!
Лент споро расстегнул пуговицы на груди и оттянул майку. Чёрт палёный с бурого болота!
– Ты знал?!
– Клянусь честью коричневого клана, представить себе не мог.
Сзади завозилась на своём сидении Айгуль, она явно была в замешательстве. На её груди знакам прятаться было негде, длинный и широкий снизу, сверху её сарафан скрывал совсем другие части тела, а район грудной кости, то самое место, которое облюбовал спиральный знак Лента, сарафан не прикрывал. И знака там не было.
– А у тебя? – потребовал он ответа у лешего.
– Нутром чую, что есть.
– Проверяй!
Егор полез под форменную рубашку, местами прилипшую к разгорячённому телу, и мысли в голове Лента понеслись в непредвиденную сторону. Почему Егор в форме? Да потому, что он работник государственной лесной охраны! А почему он мокрый? Это потому, что в Ниве из охлаждения – только сквозняк. Ленту тоже было жарко. В чём же тогда он подозревает лешего? В том, что тот специально привёз тёмных под живую берёзу, чтобы им поставили клеймо чернокнижников? Или в том, что вырядился в форму и специально вспотел? Невероятно, но жара напрочь лишает возможности нормально мыслить. Он встряхнулся и на угрюмое лесничье «Есть» среагировал уже адекватно: