Именем Земли (сборник)

Писателю нечасто доводится говорить с читателем без посредства своих героев.

Можно придумать любого персонажа. Человека или инопланетянина, мужчину или женщину, взрослого или ребенка, убийцу или святого. И каждому из них – вот ведь что удивительно – можно вложить собственные слова и мысли. Обычно я так и делал. Не знаю лишь, всегда ли удавалось услышать мой голос.

Но сейчас мы вдвоем. Вы и я. Читатель и писатель. Я постараюсь не надоедать Вам. Все-таки Вы взяли в руки эту книгу для того, чтобы прочитать рассказы и повести, а не для выслушивания моих монологов. Я просто стану

рассказывать что-то, обычно остающееся за рамками литературного текста. Как знать, может быть, это тоже окажется интересным?

Это предисловие я написал шесть лет назад – для сборника «Л – значит люди». Под сказанными словами я подписываюсь и сегодня.

В ту пору сборник рассказов был нечастым гостем на прилавках книжного магазина, сейчас ситуация изменилась (и я искренне горжусь, что отчасти это произошло и из-за успеха моих сборников «“Л” – значит люди», «Атомный сон», «Гаджет»). Издатели охотно выпускают сборники рассказов, читатели с удовольствием их читают. Авторы наконец-то получили возможность писать рассказы не в стол, а с уверенностью в их востребованности.

Сборник, который Вы держите в руках, это самое полное собрание моей малой формы. В него входят почти все тексты из ранее выпущенных сборников (я исключил только сценарий «Ночного Дозора» – фильм вышел, сценарий утратил актуальность – и повесть «Прозрачные витражи» – она теперь публикуется вместе с романами «Лабиринт отражений» и «Фальшивые зеркала»). Зато в сборник вошли новые рассказы и повести, написанные после выхода «Гаджета». Можно сказать, что здесь собрана вся малая форма, которую я считаю нужным издавать на бумаге. Остальное Вы всегда можете найти и прочитать на моей странице в Интернете – www.lukianenko.ru

Вот теперь все.

Можно перелистнуть страницу.

Каждый текст – это сотворение мира. Иногда – совершенно нового; в этом сборнике немало таких миров. А иногда миру становится тесно в рамках одного, пусть даже большого, рассказа. Он начинает расти, возникать в других рассказах, прорываться в повести и романы. Даже не знаю, удача это или беда. Но когда я поставил точку в рассказе «Дорога на Веллесберг», то уже понимал, что мир отпустит меня не скоро. Возникла даже мысль объединить все рассказы в единый цикл, взяв названием цитату из известной песни – «Прекрасное далеко». Повесть или даже роман в рассказах… На тот момент идея представлялась мне достаточно оригинальной. Мир жил, я видел его. Мир был интересен.

И все-таки я не смог этого сделать. Романы или повести более поддаются организации труда. У рассказов свои законы. Рассказ – порождение мгновения. Луч солнца в окне, глоток горячего кофе, обрывок чужой фразы – никогда не знаешь, что станет толчком, что заставит сесть за клавиатуру. Лишь сейчас, спустя почти десять лет после того, как был начат этот маленький цикл, я рискнул объединить его под одним названием – как и планировалось изначально…

«Дорога на Веллесберг» был моим первым прикосновением к миру «Прекрасного далека». Затем был написан «Мой папа – антибиотик», рассказ с другими героями, связанный с «Дорогой» довольно тонкой нитью, и все-таки – необходимая часть этого мира. Потом была «Почти весна», рассказ, писавшийся долго, болезненно, и, может быть, поэтому очень мне дорог. И совсем уже недавно я написал «Запах свободы». Меня почему-то не прекращала преследовать сцена знакомства героев «Дороги»,

вставали перед глазами пустой ночной вокзал, светящиеся вывески над безлюдным перроном, шум моря и какие-то навязчивые, грустные, тихие мелодии. Выхода не было – пришлось вернуться к давным-давно оставленному миру.

Если же попытаться составить хронологическую последовательность событий, то она совсем иная. «Мой папа – антибиотик» станет первым рассказом цикла, «Запах свободы» следующим, лишь затем происходят события «Дороги на Веллесберг», и завершает цикл (на данный момент) рассказ «Почти весна». Читатель, любящий хронологию, может попробовать прочитать рассказы именно в этом порядке. И все-таки… все-таки я бы советовал придерживаться той последовательности, в которой рассказы идут в сборнике. Порядок написания в данном случае важнее, ведь именно так я открывал для себя мир «Прекрасного далека».

Не знаю, вернусь ли я к нему еще. Все может быть. Когда-то он прорвался даже в роман «Стеклянное море», хотя первоначально этого никак не планировалось…

И самый странный, для меня во всяком случае, вопрос – хороший ли это мир? Добрый ли он? Хотел бы я в нем жить или нет? Ведь это действительно мир победившего благополучия, сытая и благоустроенная планета Земля, где «в прошлом войны, вонь и рак…». Мир, где можно спокойно гулять вечерами, где каждому гарантирован кусок хлеба, крыша над головой и бесплатные штаны. Почти утопия.

Но почему-то так трудно придумать утопию, где совсем нет боли…

Ветер гнал над степью запахи трав. В воздухе словно метались разноцветные знамена, даже в глазах рябило. Я сказал об этом Игорю, но тот лишь усмехнулся:

– Чтобы унюхать, что ты чуешь, надо собакой родиться. По-моему, воняет гарью.

Гарь я тоже чуял. От посадочной капсулы осталось грязно-черное, медленно оседающее полотнище. Там, где опоры впились в почву, ленивыми багровыми гейзерами вспухал запах сгоревшей земли. Наверное, того, кто увидел бы это впервые, зрелище могло захватить… Цветные пятна в воздухе дрогнули, исчезая. Так гораздо лучше, только рот быстро пересыхает. Но я привык. Не посоветую, правда, медикам из Центра Совершенствования подходить ко мне с предложением об активации генов моим детям. Могу и не сдержаться. А в общем, я привык.

Игорь неторопливо поправлял одежду. Особо аккуратным видом он никогда не отличался, а сейчас был встрепан донельзя. Порванная на спине (для вентиляции) рубашка выбилась из обрезанных чуть ниже колен брюк. Сами брюки представляли собой шедевр роддерской моды: правая половина из джинсовой ткани, левая – из металлизированного вельвета. На груди на тонкой серебряной цепочке покачивался амулет – настоящий автоматный патрон второй половины двадцатого века. Зато волосы были очень тщательно разделены на семь прядей и выкрашены в семь цветов. Игоря можно было с ходу снимать для передачи «Роддеры: новые грани старой проблемы». Впрочем, кажется, он пару раз в ней снимался… Игорь поймал мой взгляд, подмигнул, но ничего мне не сказал. Скосил глаза на нашего нового спутника – тот неловко выбирался из люка капсулы:

– Эй, как тебя… Рыжик!

«Рыжик» повернулся. Быть ему теперь Рыжиком на веки вечные. Если Игорь дает прозвище, оно прилипает намертво. Да в новеньком и действительно было все необходимое: солнечно-рыжие волосы, быстрый, чуть хитроватый взгляд и такая же немного лукавая улыбка.

– Меня зовут Дэйв. А вас?

Ха! Имя у него тоже было рыжее, солнечное. По-русски Дэйв говорил неплохо, только слегка нажимал на гласные.

– Не-е, – дурачась, протянул Игорь. – Тебя зовут Рыжик. Его – Чингачгук, можно Миша, – докончил он, увидев мой выразительный жест. – А я Игорь.