Именинница
Шрифт:
По Седерледен он выехал на мост Сентральбрун, а потом через туннель на Кюнгсгатан. Столица не успела пробудиться по-настоящему, поэтому Пит быстро миновал Стюреплан и Хюмлегорден и выехал на Вальхаллавеген, к больнице, которую королева другой эпохи окрестила «приютом Софии».
Доктор, мужчина за пятьдесят, который в другие дни работал совсем в другой больнице, уже поджидал в условленном месте – на краю парка Лилльянскуген, как можно дальше от главного входа. Мужчины обменялись рукопожатиями, –
Просторный кабинет, куда доктор привел Пита, был разделен на две секции. В первой, меблированной под обычный офис, стоял стол со стулом и двумя выключенными компьютерами. Во второй, где бил в глаза холодный, яркий свет, оказалась маленькая операционная, со столом на колесиках и чем-то похожим на стоматологическое кресло.
Доктор включил один из компьютеров, установил на столе микрофон на штативе и выкатил из гардеробной еще один стул.
– Присаживайтесь, прошу. Для начала нам нужно хоть немного познакомиться.
Безымянные – это про них.
На белом докторском халате отсутствовал бейдж, у пациента не было больничной карты.
– Мне уже сообщили, что вы спешите и что готовы заплатить за срочность и анонимность.
Пит Хоффман запустил руку в карман брюк, где обычно носил «чертов мобильник», и вытащил увесистую пачку купюр.
– Пересчитайте.
– И не подумаю, – махнул рукой доктор. – Доверие – вот что нам нужно в первую очередь, если его между нами еще нет. Или как вы считаете?
Хоффман положил деньги на стол рядом с микрофоном.
Двести тысяч крон в изрядно потрепанных долларовых купюрах. Когда-то он носил их в сумке, которую взял с собой в адскую командировку к соленому морю, омывающему берега Северной Африки. Разумеется, эта пачка не была там единственной. Всей суммы его семье с головой хватило бы на много лет.
Но доктор медлил принимать деньги, и тогда Пит Хоффман перегнулся через стол и вложил пачку в его руку.
– Это то, за чем вы сюда пришли. Теперь я хочу получить то, за чем пришел я.
У доктора на носу были очки как будто совсем без дужек. Он был вынужден придержать их пальцем, когда помещал купюры в потертый портфель, прислоненный к блестящему столу на колесах.
– В таком случае я хотел бы услышать от вас несколько слов.
Доктор кивнул на микрофон. Это в него должен был говорить Хоффман.
– Каких слов?
– Любых. Мне нужно как минимум двадцать секунд.
Пит Хоффман склонился над микрофоном, а доктор кликнул на картинку на мониторе. Она выглядела как обычная сеточная диаграмма. Шкала в левом верхнем углу показывала громкость в децибелах, в нижнем – высоту голоса, в герцах.
– Говорите, что вздумается, – еще раз пояснил доктор. – Для меня важно только, как это звучит.
Пит Хоффман молчал. Наверное, со стороны это выглядело смешно, но в голову и в самом деле не шло ни единой фразы. Что, собственно, должен говорить человек, открестившийся от собственного прошлого, не желающий быть узнанным теми, кто может его услышать?
– Когда начнете, я буду записывать. Прошу…
– Фонетограмма.
Пит поднял глаза на доктора. Тот кивнул, призывая продолжать.
– Переезд. Лицо. Детонатор. Глушилка. Позиция. Криптокод. Фонетограмма. Переезд. Лицо…
Конец последнего слова Хоффман проглотил.
– Достаточно?
На мониторе проступил мерцающий узор. Это выглядело, как географическая карта, – множество точек, соединенных линией, ограничивающей территорию страны или остров в размеченном на квадраты море.
– Что вы такое говорите? Я выслушал множество начиток, поверьте, и не припомню ничего подобного.
– Это кроссворд, который я разгадывал сегодня утром. Вы же велели говорить, что вздумается.
– Я помню, – кивнул доктор, – но, к сожалению, этого недостаточно. Нужно, чтобы вы говорили нечто… более привычное, что ли. Лучше цельными предложениями, чтобы я мог уловить базовый тон. Можете, к примеру, рассказать мне какую-нибудь историю, описать свой дом, детей, если таковые есть. Что-нибудь повседневное, обычное.
И Пит Хоффман сделал это. Он провел доктора по дому, по которому начинал скучать, стоило переступить порог. Только изменил имена и переврал кое-какие факты.
– Отлично, отлично… – подбадривал доктор. – Значит, две дочери?
– Две дочери и новорожденный сын.
Очертания острова на мониторе менялись.
– Отлично, – подытожил доктор. – Теперь у нас есть с чем сравнивать. У вас очень низкий голос, и вы, конечно, это знаете. Это я на всякий случай предупреждаю. Некоторые пациенты не представляют, как звучит их голос со стороны, поэтому потом не видят изменений.
Хоффман кивнул. Он знал, что у него очень узнаваемый голос. Именно поэтому и пришел сюда – выбора просто-напросто не предоставлялось. Все нужно было менять – голос, внешность, движения… Все, что называется особыми приметами и позволяет распознать человека.
– То, что голос низкий, даже хорошо, – продолжал доктор. – Мы отрежем нижние тона, они исчезнут. Хочу напомнить еще раз, – на всякий случай, чтобы мы друг друга поняли, – изменения, которые мы хотим внести, состоят в переносе голосовой позиции по шкале вверх, и они необратимы. После того как я растяну голосовые связки и посильней их натяну, чтобы увеличить частоту колебаний, ваш голос изменится раз и навсегда. Это будет мужской голос, но более высокий. Обычно такие операции проводятся под наркозом.