Имею скафандр - готов путешествовать
Шрифт:
Что-то сильно ударило меня в спину, прямо между баллонами.
Проснулся я на голом полу, надо мной нависал низкий потолок. За несколько минут я вспомнил все, что произошло, и ничего не понял — больно уж все глупо. Я вышел прогуляться в «Оскаре», потом приземлился космический корабль, потом пучеглазое…
Я рывком сел, меня осенило, что «Оскара» на мне больше нет.
— Эй ты, привет, — сказал радостный, бодрый голосок.
Я обернулся. На полу, опершись о стену, сидел малец лет десяти. Нет, тут я поправил себя. Мальчишка вряд ли зажмет в кулаке тряпичную куклу. А вообще, в этом возрасте мальчиков от девочек трудно отличить, тем более, когда ребенок одет в рубашку, шорты, грязные теннисные туфли и коротко пострижен.
— Здорово, — ответил я. — Что ты здесь делаешь?
— Пытаюсь выжить. А ты?
— То есть?
— Пытаюсь выжить, говорю. Вдыхаю и выдыхаю. Силы берегу. Все равно сейчас ничего другого не придумаешь, они же нас заперли.
Я огляделся. Комната футов десять в поперечнике, с четырьмя стенами, но клинообразной формы и совсем пустая, если не считать нас. Двери не видно.
— А кто запер-то?
— Космические пираты. И Он.
— Космические пираты? Не шути! Она пожала плечами.
— Это я их так называю. Но если хочешь выжить, не держи их за дураков. Ты — «Майский жук»? Это ты вызывал меня по радио? Я — «Крошка».
«Спокойно, Кип, старик, спокойно, дружище, — уговаривал я себя. — Медленно топай в ближайшую психушку и сдавайся. Если радиоэхо, которое ты смастерил своими руками, вдруг превращается в тощую десятилетнюю девчонку с тряпичной куклой в руках, то, значит, у тебя заехали шарики за ролики. Так, стало быть, суждены тебе транквилизаторы, мокрые смирительные рубашки и полный покой — у тебя полетели все предохранители».
— Ты «Крошка»?
— Это мое прозвище, но я к нему отношусь спокойно. Видишь ли, я услышала, как ты вызываешь «Крошку», и решила, что папа узнал, в какую я влипла историю, и поднял тревогу, чтобы мне помочь. Но если ты не «Майский жук», то ты этого не знаешь. Кто ты?
— Ну да, «Майский жук» — это мои позывные. А зовут меня Клиффорд Рассел, по прозвищу — Кип.
— Здравствуй, Кип, — сказала она вежливо.
— И тебе здорово, Крошка. Кстати, мальчик ты или девочка?
Крошку даже передернуло от возмущения.
— Ты еще пожалеешь о своих словах! Я вполне отдаю себе отчет в том, что для своих лет не вышла ростом, но мне уже одиннадцать, идет двенадцатый. И нечего грубить. Лет через пять я стану такой красивой, что ты будешь меня умолять потанцевать с тобой.
В настоящий момент я, пожалуй, предпочел бы пригласить на танец кухонную табуретку, но голова у меня была занята совсем другим, и я не хотел ввязываться в бесплодный спор.
— Извини, Крошка. Я просто еще не пришел в себя. Так значит, ты была в том, первом корабле?
Она опять вспыхнула:
— Была! Я его пилотировала!
Успокоительное каждый вечер и продолжительный курс психоанализа. В мои-то годы!
— Пилотировала?! Ты?!
— А то кто же, по-твоему? Мэмми? Их пульт управления ей не подходит. Она просто свернулась клубочком подле меня и подавала команды. Но если тебе все это кажется легким делом, когда мне раньше не доводилось летать ни на чем, кроме «Цессны», [2] сидя рядом с папой и не имея никакого опыта посадок, подумай еще раз. Но я отлично справилась, тем более, что пеленг ты давал не очень-то толково! А что они сделали с Мэмми!
2
«Цессна» — маленький легкий самолет.
— С кем, с кем?
— А ты и не знаешь? О Бог ты мой!
— Погоди-ка, Крошка. Давай настроимся на одну волну. Я — действительно «Майский жук», и я давал тебе пеленг, но если ты думаешь, что услышать голос из ниоткуда, требующий инструкции для вынужденной посадки, такое уж обыкновенное дело, то тебе тоже следует подумать еще раз. Вдруг на моих глазах приземляется корабль, а за ним еще один, потом в первом открывается люк, и из него выпрыгивает человек в скафандре.
— Это я.
— … и вслед за ним кто-то еще…
— А это Мэмми.
— Но ей не удалось уйти далеко. Она вскрикнула и упала. Я побежал посмотреть, что случилось, и в этот момент меня что-то ударило. А потом я очнулся и услышал, как ты со мной поздоровалась.
Интересно, стоит ли говорить ей, что все остальное, в том числе и она, не что иное, как бред, вызванный изрядной дозой морфия, поскольку, по всей вероятности, я в больнице с переломанной спиной. Крошка задумчиво кивнула.
— Тебе, наверное, вкатили малую дозу, а то тебя сейчас вообще не было бы. Что ж, раз они поймали нас с тобой, то Он, наверное, поймал и ее. Надеюсь, они ее не ранили.
— Но вид у нее был такой, что она умирает.
— «Как будто» она умирает, — поправила меня Крошка. — Сослагательное наклонение. Но я не думаю, что ты прав, убить ее не так-то легко, да они и не посмели бы, только в крайнем случае, чтобы не дать ей сбежать. Она нужна им живой.
— Почему? И почему ты зовешь ее «Мэмми»?
— Не все сразу, Кип. Я зову ее Мэмми, потому что… ну, потому что Мэмми и есть. Сам поймешь, когда ее увидишь. Убивать же ее им нет смысла, потому что живой она им нужнее, чем мертвой. По той же самой причине они не убили и меня. Хотя она, разумеется, куда как им нужнее, чем я, — меня они спишут, не моргнув глазом, если я начну создавать для них проблемы, и тебя тоже. Но коль скоро она была жива, когда ты ее видел, то можно допустить, что она снова попала в плен, весьма вероятно, что ее держат по соседству с нами. От одной мысли об этом у меня сразу поднялось настроение.
О себе я этого сказать не мог.
— Слушай, а где мы находимся, собственно говоря? Крошка глянула на свои часики с Микки-Маусом на циферблате, нахмурила лоб и сказала:
— По-моему, на полпути к Луне.
— Что?!
— Точно я, конечно, не знаю. Но кажется естественным, что они решили вернуться на свою ближайшую базу, откуда мы с Мэмми и пытались бежать.
— Ты хочешь сказать, что мы в корабле?
— Либо в том, который угнала я, либо во втором, где же, по-твоему, еще?
— В психушке.
Она уставилась на меня во все глаза, потом усмехнулась.
— Ну, что ты, Кип! Ты ведь не утратил еще ощущения реальности.
— А кто его знает! Космические пираты, Мэмми какая-то!
Она нахмурилась и прикусила большой палец.
— Да, пожалуй, такие события могут сбить с толку. Но верь своим глазам и ушам. Я-то чувства реальности никогда не теряю, смею тебя уверить. Я, видишь ли, гений.
Слова ее звучали не похвальбой, а просто спокойной констатацией факта и не вызвали у меня даже тени сомнения. Хоть и услышал я их от тощей девчонки, играющей с тряпичной куклой.