Immortality

Грушевицкая Ирма

Так почему же, когда моя жизнь заканчивалась, когда я была уже не я, когда бушевавший огонь пожирал меня, я его не слышала! Почему он не говорил со мной, не успокаивал! Не обещал, что всё будет хорошо.? Что всё закончится. Что я выдержу.

Эдвард мог перестать любить меня, но я же не переставала! Именно эта любовь и являла его ко мне. Неужели, яд добрался и до неё?

Думая об этом, я пришла к выводу, что, скорее всего, это была защитная реакция. Что, кроме вечных проклятий могла я тогда посылать на его голову? Ведь я бы винила Эдварда во всём, что со мной происходило. Если бы не его существование, если бы не его сущность, если бы я не была

для него самым притягательным существом на земле, я бы никогда не оказалась под пристальным вниманием других вампиров. Джеймс принял за вызов желание Эдварда защитить меня. Открыв на меня охоту, вампир подписал смертный приговор не только себе, но, как оказалось, и мне: Виктория пообещала отомстить за него, а Лоран, выполняя её поручение, просто не смог сдержаться. Неужели, всё это случилось, если бы Эдварда Каллена не было в моей жизни? Если бы он оказался сильным и не допустил нашего сближения. И неужели это случилось, если бы он не оставил меня в лесу? Оставил без защиты, зная, что на меня объявлена охота. Неужели ему не приходило в голову, что его уход только облегчил задачу для убийц. Ведь о том, что Эдвард больше не любил меня, не желал, знали лишь мы двое.

Наверняка в дни кошмара, захлестнувшего меня вначале, я пришла бы к такому выводу и возненавидела бы Эдварда. Всё было бы именно так. И неизвестно, во что бы это вылилось. Что бы произошло, если бы я не нашла в себе силы и стала-таки зверем? Возможно, когда-нибудь, повстречавшись с Эдвардом, я без сожаления убила бы его.

Я содрогалась от этой мысли и благодарила судьбу, что всё случилось так, как случилось. Придя к пустому дому Калленов, я долго стояла под окнами, прежде чем нашла в себе силы зайти внутрь. Я проходила по знакомым, покрытым пылью комнатам, вспоминая, как была счастлива здесь. На третьем этаже в комнате Эдварда я долго сидела на полу, обняв колени, и прислушивалась к тому, что происходит внутри меня.

Я любила его. Как же сильно я его любила! Только сейчас до меня доходил смысл слов, сказанных им при прощании. Он не хотел меня в свой мир, потому что знал - это мир монстров. Теперь я в этом убедилась. Я понимала, почему он отрицал любую возможность превращения меня в вампира: Эдвард не хотел, чтобы мне было больно. Что бы сделал я, окажись на его месте? Да я бы всеми силами своей мёртвой души уговаривала его остаться человеком и позволить мне быть рядом, до последнего вздоха его земной жизни. Я бы смотрела, как он стареет, и была бы счастлива от того, что он позволил мне прожить его жизнь рядом с ним. Только тогда, в его доме, став такой же, как Эдвард, я осознала, что он никогда не переставал любить меня. Что его уход – это не что иное, как способ защиты. Он не мог ожидать, что для других потеря его расположения станет недостаточной причиной, чтобы оставить меня в покое. Он не хотел мне такой жизни. Я и сама сейчас её не хочу.

Я размышляла о провидении. О том, кем была и кем стала; о своей силе. По теории Карлайла у человек, ставшего вампиром, преобладают те качества и способности, что были наиболее развиты в нём при жизни. Я была закрытым человеком и поэтому, став вампиром, могла прятаться от других под щитом невидимости. Своё дальнейшее существование необходимо было строить с учётом этого. В моей власти было делать и получать всё что угодно. Мои возможности стали неограниченными, но цели, на достижение которых я могла их направить, пока неясны. Одно я знала точно: мне необходимо вернуть Эдварда. Вернуть его любовь.

Когда, наконец, я определилась с этим, то вышла из дома Калленов и покинула Форкс. Как мне казалось тогда, навсегда.

Что мир мог предоставить бессмертному существу, наделённому дару невидимости? Всё.

Что я знала о мире? Ничего. Для мира я так и оставалась юной восемнадцатилетней девчонкой.

Мне

нужны были знания, нужен был опыт. Я хотела стать интересной для Эдварда, совершенной. Если, став такой же холодной, как он, я утратила для него свою привлекательность, мне необходимо быть готовой снова завоевать его сердце.

Приходилось многому учиться. С моими возможностями это было не сложно. Я много читала, оставаясь на ночь в книжных магазинах, ходила в кино, сидя по ту сторону экрана. Незамеченной, я проходила на концерты, в театры и музеи. Изучала языки, посещая занятия вместе с ничего не подозревающими студентами. Не имея документов, я не могла делать это открыто и, тихо стоя в углу аудитории, повторяла про себя новые слова.

Я изучала искусство и литературу в лучших университетах страны. Потом, когда этого стало не хватать, отправилась в путешествие. Это было почти весело: приезжать в чужую страну, посещать интересные места, оставаясь невидимой для мира. Со временем я всё реже показывалась людям, предпочитая оставаться в защитной оболочке.

Иногда я подрабатывала в каком-нибудь захудалом кафе на окраине города, предпочитая работу в ночную смену. Деньги мне нужны были только на одежду: я покупала её в стокк-центрах, где за одну пару джинсов или ботинок брали не больше доллара.

Через пару десятков лет я овладела всеми основными европейскими языками, могла поддержать разговор на любую тему от философии до медицины, разбиралась в музыке, живописи, искусстве. Менялись времена, уходили герои, но искусство было вечным. Меня пленяла эклектика севера, самобытность африканских племён, азиатская сдержанность и восточное буйство красок. Всё это проходило мимо, но частичка увиденного навсегда оставалась во мне.

Я общалась с людьми. Не дружила, а именно общалась. Оставляла определённую дистанцию в отношениях, старалась не привязываться. Чем старше становилась я, тем больше меня интересовали люди моего настоящего, человеческого возраста. С молодыми становилось неинтересно, они ничего не могли привнести в мою жизнь. Их слова и поступки были основаны на чувствах – сиюминутных, резких, не терпящих ничего, кроме исключительного к ним внимания. Я завидовала молодым в их непосредственности, с грустью вспоминая, что когда-то и сама была такой же.

Мне нравилась моя жизнь. Вернее, то, что получилось с ней сделать. Но щемящее чувство одиночества заполняло меня всё больше и больше. Мир был огромен, но разделить его было не с кем.

Нет, я не отказалась от Эдварда. Каждую секунду моего существования он был рядом, в моём сердце. Но проходило время, я взрослела и постепенно, по маленькому шажочку начала от него отдаляться. Я была уже не та девочка, которую он полюбил, и дело даже не в том, что теперь я стала вампиром. Мне исполнялось тридцать, пятьдесят, семьдесят, но моё тело, всё ещё юное и не до конца сформированное, не могло скрыть того, что я и сама видела в отражении своих глаз. То же, помнится, было и в Эдварде, и вызывало недоумение: не могло быть в глазах семнадцатилетнего мальчика столько мудрости и жизненной силы, столько сдержанности, граничащей со снисходительностью. Теперь я видела всё это в себе.

Я старела.

Вскоре я стала думать об Эдварде с долей неловкости, с которой люди вспоминают о своей первой любви. Я знала, что он был намного старше меня, и я видела лишь того Эдварда, каким он хотел передо мной предстать. Что же было внутри него - столетнего вампира – не знал никто. Я несла в сердце образ, согревающую душу, берегла его, лелеяла, наделяя несуществующими качествами, и очень боялась разрушить его очарование случайной или не очень встречей. В конце концов, настал тот день, когда я с сожалением призналась себе, что в подобном положении вещей меня всё устраивает.