Наталья Иртенина
Императив будущего,
или Как нам обустроить православный литературный масскульт (на примере фантастики)

Идут разговоры о том, что необходимо официальное закрепление за Православием статуса государствообразующей религии. Дело полезное и нужное. Думается, сторонников этой идеи много – больше, чем противников. Однако последние оказывают и до конца будут оказывать жесткое сопротивление. Очевидно, что само Православие в этой войне дискурсов должно быть не только объектом, но и активным ее субъектом. В прямой связи с этим идут также разговоры (идея буквально витает в воздухе) о необходимости формирования внутри Православия политического сектора. Кому-то удобнее считать это новой религией на базе традиционной, для кого-то это и есть восстановление исторической традиции русского православного государствоустроительства, олицетворяемой прежде всего преподобным Сергием Радонежским и святыми митрополитами Московскими Алексием, Ионой, патриархами Гермогеном и Филаретом. Но суть не в классификации, а в том, что здесь не обойтись без активного овладения православным сообществом, Церковью политическим инструментарием,

рычагами эффективного политического действия и контрдействия, формирования общественного мнения, в том числе долговременного, уходящего в перспективу.

Одним из инструментов индоктринации разных слоев населения может стать православная фантастика, как специфический сектор литературы, целенаправленно работающий с концептами и парадигмами. В первую очередь – социальная прогностическая фантастика, делающая упор не на психологии или эстетизме, а именно на дискурсивности. То есть речь идет не о произведениях, хотя бы и повествующих о событиях в будущем или в альтернативной реальности, где православие может пронизывать текст как живая вера в живого Бога или просто проходить как антураж. Смысл и задача этих произведений не отличаются от того же самого во всей остальной изящной словесности и состоят, по определению И. Ильина, в том, чтобы «видеть в образах Божественное и строить форму человеческого духа», раскрывать «нечувственную тайну и чувственную красоту». Разговор идет как раз о произведениях, в которых Православие показывается как действующая сила, как стихия, творящая историю, то есть произведения историософские. Их смысл и задача – «рекрутирование» сторонников, вовлечение в православный дискурс новых людей, хотя бы и не верующих, но принимающих Православную цивилизацию как родную и естественную для себя. Произведения этого круга будут выражением позиции не столько воинствующей Церкви, сколько воинствующего Православия. В этом случае «линия фронта» проходит уже не столько внутри личности (борьба с собственными грехами и страстями), сколько внутри мирового сообщества, пораженного гангреной антихристианства. Лечить болезнь поздно – надо проводить ампутации, выкорчевывать злобесие, хотя бы и на страницах книг, в умах читателей (не в душах – поскольку это совсем другой уровень очищения).

Прогностическая научная фантастика с самого своего рождения выполняла определенный социальный заказ – вполне сознательно или подсознательно. Общество нуждается в эксплицировании, литературном трансцендировании своих надежд, неявных запросов и страхов в отношении будущего. Православная фантастика – не исключение. Актуальность православного социального заказа ни у кого не вызывает сейчас сомнения. Но функция прогностической фантастики заключается не в угадывании будущего, тем более не в подробном моделировании его. А в подготовлении настоящего к желаемому или нежелаемому (но вероятному) грядущему – как в морально-умозрительном, так и практико-прикладном смысле. То есть исходная предпосылка – будущее в том или ином варианте уже известно и диктует нам, живущим в настоящем, свои условия. Основное содержание произведений – императив будущего: оно повелевает, мы исполняем – или сопротивляемся, оно делает вызов, мы ищем адекватный, не гибельный для нас ответ на этот вызов. В православной фантастике все то же самое – будущее заведомо известно, – с той лишь разницей, что императив его однозначно зол и губителен: царство антихриста, много веков подготовляемое «тайной беззакония». Иными словами тучи сгущаются, и развеет их только Светопреставление – та точка, за которую фантастика уже бессильна заглянуть, поскольку она завершает и саму фантастику. Для православной фантастики, как, естественно, вообще для христианства, ход человеческой цивилизации вполне ясен. Она (фантастика) демонстрирует и иллюстрирует этот ход описаниями «сатанинских глубин» – новых смысловых реальностей политического, социального и психологического уровня, вызревающих внутри грешного человечества.

Единственный адекватный ответ на этот вызов темнеющего, грозно нависающего будущего – собственным (личным) очищением, светом христианской истины отдалить момент окончательного прихода тьмы. Не столько для того отдалить, чтобы он стал менее травматичным и подготовленным (не станет – можно гарантировать), сколько для возможного спасения большего числа человеческих душ (рождение новых поколений людей за счет «отложенного времени»). Едва ли не главная задача воинствующего Православия – сделать православный социальный заказ – заказом государственным, призвать государство в союзники и соратники. Россия как империя, как Третий Рим или Второй Иерусалим должна быть Крепостью, обеспечивающей защиту от зла внешнего, его постоянного грубого натиска. И этот концепт России-Крепости – тоже заданность, константа «православной футурологии», «выведенная» множеством пророков и святых старцев. Но, в отличие от обычной прогностической фантастики, православная своей сверхзадачей ставит не конкретизацию инвариантной заданности, не перебирание картинок – как это будет или может быть (здесь это лишь второй, не столь существенный план), – а ознакомление читателя с условием, при соблюдении которого только и возможно осуществление этой заданности, перенос из плана метафизического в нашу грешную реальность константы Крепости, за стенами которой нам будет дана отсрочка. Это условие – оказаться достойными Милосердия, духовно очищенными и готовыми к последней битве, прошедшими через пламя покаяния. Чтобы не попасть в ситуацию, когда «по неверию их не совершил Он чудес».

Прогностическая православная фантастика в своих построениях исходит из точки конца земной истории, неложного и непротиворечивого знания о нем. И как никакая другая фантастика она дает (предлагает) читателю возможность непосредственного, личного участия в творении будущего – всего того, что предшествует последнему сроку. Покаяние («перемена

ума») одного может изменить судьбы многих, перевесить чашу гнева, готовую пролиться, отодвинуть еще ненадолго завершающую точку. (В этом смысле проблема нынешних малых, несоизмеримых с советскими, тиражей не так важна.) То же самое в больших масштабах теоретически может отодвинуть эту точку вплоть до необозримого будущего, в котором человечество расселяется в космосе, мирно совершает там свой гешефт и совершенствует свой гештальт. Строго говоря, последнее и есть самая настоящая православная фантастика, а те произведения, где автор исходит из перспективы недалекого Армагеддона на Земле – это в общем-то христианский реализм и прагматизм.

Иными словами, православная фантастика не должна, не имеет права снимать с себя обязанность проповеди. Как любой христианин, православный писатель (тем более обладающий даром Божьим) не может устраняться от сообщения ближнему благой вести и «признаков антихриста». «Не для вас одних дано вам разуметь это, а через вас для целого мира, чтобы все, сами утвердившись в деле Божием, и другим могли быть полезными» (преп. Серафим Саровский).

С другой стороны, как инструмент воинствующего Православия соответствующая фантастика не может не быть акцентированно государственнической, поддерживающей укрепление русской империи, воссоздание симфонии Церкви и государства, расширение геополитических и культурных пределов русской православной цивилизации. То есть – антиглобалистской, противолиберальной и националистической (если понимать национализм как систему взглядов и действий, обусловливающих укрепление самосознания и правосознания субъекта государственности, в данном случае – полиэтничной русской нации), неприемлемо настроенной в отношении идеи «общечеловечества», равно как деления на «сверхчеловечество» и «недочеловечество». Необходимо создавать яркий образ самостоятельной Православной цивилизации как важной части мира, цивилизации ныне поруганной, но вновь осуществимой в будущем. Должно быть четкое отмежевание от приоритетов и девальвированных ценностей антихристианского Запада. Акцент здесь – именно на четкости демаркации, фиксации разграничения дискурсов.

Вообще адекватным прогнозом в православной фантастике может быть только один-единственный – сохранение в будущем России как действующего лица мировой истории. Любой вариант несуществования России должен быть отвергнут как заведомо неадекватный и нерусский. Исключение – сценарии, где Россия гибнет, чтобы потом вновь восстать из праха. Что, кстати, соответствует русской исторической реальности и способно «бить по нервам» читателя – в позитивном ключе. Важный момент – образ России будущего должен быть привлекательным – как государства сильного, богатого, влиятельного, свободного. Это нужно в том числе и для вытравливания из населения комплекса «украденного будущего», бесперспективности «этой страны», заведомой ее «второсортности», проигрышности по сравнению с Западом. Православной фантастике следует проводить «грамотное позиционирование» России в комплексном единстве ее истории, современности и перспектив завтрашнего дня, как великой державы, величие которой отлично от завораживающего глянцевого великолепия западного мира.

В нынешней ситуации на внутреннем рынке идей образу России очень вредит тот факт, что у нее нет «официальных», четко обозначенных и признанных врагов, кроме неуловимого и аморфного «международного терроризма». Образ расслабленной, слабоумно благодушествующей, вспухающей на нефтедолларах квашни весьма непривлекателен в глазах думающего населения. Нам сейчас «для поддержания тонуса» просто необходим если не реальный, «осязаемый» враг, то хотя бы соответствующий миф (который был бы в общем недалек от истины). Например, если американский политический миф – «борьба со злом», то русским ответом на это в том или ином виде мог бы стать концепт «борьбы с подделками под добро».

 

Важной составляющей привлекательного образа сильного государства является также элемент сакрального. Ни в коем случае не следует пренебрегать этим, недооценивать глубоко подсознательные запросы общества, национальные архетипы. Ни одна великая империя древности и современности не обходилась (не обходится) без собственного священного мифа, который выполняет консолидирующую и мобилизационную функцию. «Вечный Рим», «Третий Рим», «Второй Иерусалим», «бремя белого человека», «тысячелетний Рейх», «светлое будущее», «страна, несущая миру свободу» и т. п. Россия после крушения СССР обзавелась лишь мифом-уродцем, способным мобилизовать нацию исключительно на коллективный суицид, – мифом об «исторической вине» и заведомой ущербности «этой страны». Эта парадигма должна быть окончательно уничтожена и заменена наиболее органичной для русских. Опять же, играя на противопоставлении самой «западной» части Запада, американской «свободной стране», можно создать образ России – «богохранимой страны», также имеющей свое, сакральное призвание. Оно состоит в том, что мы не даем миру покончить самоубийством, мешаем всяческим попыткам самоуничтожения (причем как в материалистическом смысле, так и в апокалиптическом – удерживающем). Россия – тяжелая, неповоротливая махина, не дающая миру сорваться с цепи, придавливающая его. Мы – тот груз, который не позволяет неустойчивому корыту человечества перевернуться в набегающих волнах исторического и технологического прогресса. Разработкой этого (или другого) сакрального концепта в художественных подробностях и займется православная фантастика.

В этой связи большое поле для творчества, в том числе прогностического, предоставляет перспектива вероятной большой войны против России. Эту войну сейчас пытаются предугадать многие, и в большинстве схем она отнесена ко второму десятилетию XXI в. Моделирование ее, моральная подготовка к ней, повышение психологической мобилизационной готовности населения, сейчас абсолютно не отдающего себе отчет в том, на пороге чего стоит страна, – это также одна из важнейших задач нынешней фантастики и масскульта в целом.