Император, который знал свою судьбу. И Россия, которая не знала…
Шрифт:
Что это были за домики? Вот домик Власовых, семья из трех человек:
Дом их стоял на краю слободы, у невысокого, но крутого спуска к болоту. Треть дома занимала кухня и отгороженная от нее тонкой переборкой маленькая комнатка, в которой спала мать. Остальные две трети — квадратная комната с двумя окнами; в одном углу ее — кровать Павла, в переднем — стол и две лавки. Несколько стульев, комод для белья, на нем маленькое зеркало, сундук с платьем, часы на стене и две иконы в углу — вот и все.
Павел сделал все, что надо молодому парню: купил гармонику,
Отдельный дом, хотя бы и небольшой, — не так уж плохо для семьи из трех человек (а после смерти отца, для двоих) по тем временам. Напомню, что в СССР еще и в 1970-х гг. на очередь на жилье ставили с жилплощадью менее 4,5 м2 на человека (позднее менее 6 кв. м на человека), а жилье давали из расчета 12 м2 на человека — похоже, не меньше было у семьи Власовых до смерти отца. Так что в СССР даже и в 1970-х гг. их не поставили бы в очередь на улучшение жилья, и метраж жилья у них соответствовал советским нормам 1970-х гг.
И где же в семье Власовых нищета, нужда, недоедание? Будучи еще подростком, Павел на фабрике зарабатывает достаточно, чтобы и оплачивать аренду отдельного домика, и приодеться, и гармонь приобрести (недешевая покупка). Кстати, вспомним, что действие романа разворачивается примерно в 1904–1905 гг., а впоследствии уровень жизни рабочих и их социальное обеспечение неуклонно повышались.
Ну а в те годы на многих крупных фабриках действовал Общероссийский рабочий союз Зубатова, который приобщал рабочих и к учебе, и к культуре, — но такую, более типовую для того времени фабрику Горький описать не мог. Не получился бы его роман на такой фабрике.
Что же, беспросветна и безвыходна была жизнь в описанной рабочей слободке?
Вроде нет. Вот Павел Власов начал было правильный путь:
И в отношении к матери было что-то новое: он иногда подметал пол в комнате, сам убирал по праздникам свою постель, вообще старался облегчить ее труд. Никто в слободе не делал этого.
Однажды он принес и повесил на стенку картину — трое людей, разговаривая, шли куда-то легко и бодро.
— Это воскресший Христос идет в Эммаус! — объяснил Павел.
Матери понравилась картина, но она подумала: «Христа почитаешь, а в церковь не ходишь…»
Все больше становилось книг на полке, красиво сделанной Павлу товарищем-столяром. Комната приняла приятный вид. Он говорил ей «вы» и называл «мамаша» [34].
Но одновременно Павел Власов подпадает под влияние социалистов. С чего они начинают охмурять его? Читаем…
Звучный голос сливался с тонкой, задумчивой песней самовара, в комнате красивой лентой вился рассказ о диких людях, которые жили в пещерах и убивали камнями зверей. Это было похоже на сказку.
Понятно. Естественная история по Дарвину. Мол, не Бог создал человека, а обезьяны. Интересно еще и то, что эти «наставники» апеллируют вовсе не к тому, что рабочие живут плохо материально. Вот что говорит главный «наставник», хохол по фамилии Находка:
Сытых немало, честных нет! Мы должны построить мостик через болото этой гниючей жизни к будущему царству доброты сердечной, вот наше дело, товарищи!
Ну а его подельник, известный слободе сын вора Даниды, добавляет:
— Пришла пора драться, так некогда руки лечить! — глухо возразил Весовщиков.
Постепенно эти социалисты разворачивают в поселке свою деятельность, печатают листовки. А что же слободские, рабочие? Читаем:
Пожилые люди, имевшие на фабрике хороший заработок, ругались:
— Смутьяны! За такие дела надо морду бить!
И носили листки в контору. Молодежь читала прокламации с увлечением:
— Правда!
Большинство, забитое работой и ко всему равнодушное, лениво отзывалось:
— Ничего не будет, — разве можно?
Но листки волновали людей, и, если их не было неделю, люди уже говорили друг другу:
— Бросили, видно, печатать…
А в понедельник листки снова появлялись, и снова рабочие глухо шумели. В трактире и на фабрике замечали новых, никому не известных людей. Они выспрашивали, рассматривали, нюхали и сразу бросались всем в глаза, одни — подозрительной осторожностью, другие — излишней навязчивостью [34]
Н-да… Как-то подловато выглядит вся эта социалистическая агитация.
Подловато, гнусно выглядят социалисты в этом «евангелии» социализма от Максима Горького.
И в истории с «болотной копейкой» — вместо того, чтобы вести с дирекцией переговоры, добиться приемлемых для обоих сторон условий и вместе сделать доброе дело, осушить болото, сразу — буза и стачка. Притом ведь у Горького как было: рабочим-то и не жалко эту копейку на осушение болота, но именно социалисты подбивают рабочих на стачку — сразу, без переговоров.
И понятно, что главное для них, для социалистов, — разжечь ненависть. И, хуже того, добиться крови — в разговорах между собой они прямо об этом говорят.
Вот и «милейший главарь» Андрей Онисимович Находка приоткрыл личико:
— За товарищей, за дело — я все могу! И убью. Хоть сына…
— Ой, Андрюша! — тихо воскликнула мать. Он улыбнулся ей и сказал:
— Нельзя иначе! Такая жизнь!.. [34].
А оказывается и убил уже — пока еще не сына своего, а заводского табельщика, который предлагал ему образумиться.
Вся философия этих «спасителей мира» крутится вокруг того, что из души русского человека надо изгнать Иисуса Христа (социалисты и их вожаки точно понимают, что именно он, Христос, главная препона на их пути!) и заменить Христа в душе неким «богом-другом» (так Андрей Онисимович его называет), а по существу — заменить истинного Бога иллюзией о грядущем всеобщем рае на Земле, без Бога и против Бога.