Шрифт:
Глава 1
Крисп макнул горбушку в рыбный соус, которым была полита баранина, прожевал хлеб, запил его последним глотком сладкого золотистого васпураканского вина и поставил серебряный кубок на стол.
Не успел он удовлетворенно выдохнуть, как в небольшую обеденную палату вошел Барсим, чтобы убрать со стола.
Прищурившись, Крисп взглянул на евнуха.
– Как вам удается столь безупречно рассчитывать свое появление, почитаемый господин? – спросил он. – Я знаю, колдовством вы не пользуетесь, но мне ваше умение весьма напоминает
– Ваше величество, – ответил вестиарий, почти не задумываясь, – внимание к вашим нуждам есть прямая обязанность каждого дворцового слуги.
В видесском языке не имелось слова для обозначения тона его голоса среднего между тенором и контральто. Длинные бледные пальцы проворно переставили на позолоченный поднос тарелки, кубок, нож, вилку и ложку.
Пока Барсим работал, Крисп рассматривал его лицо. Как и у любого евнуха, кастрированного еще подростком, у вестиария не было бороды. Это делало его внешне моложе, но не только это. За долгие годы, что Крисп знал Барсима, его очень гладкая кожа почти не приобрела морщин и нигде не отвисала. Став евнухом, он сохранил мальчишескую стрижку, а сами волосы – черноту (впрочем, волосы он вполне мог и красить).
Поддавшись внезапному любопытству, Крисп спросил:
– Сколько вам лет, Барсим? Не возражаете, если я спрошу? Когда я стал Автократором, то готов был поклясться святым именем Фоса, что вы старше меня. Теперь же я готов поклясться в обратном.
– На месте вашего величества я не стал бы клясться ни в том, ни в этом, серьезно ответил Барсим. – Честно говоря, я и сам не знаю, сколько мне лет. Если бы меня вынудили высказать предположение, то я ответил бы, что разница между нами невелика. К тому же, да простит меня ваше величество, воспоминания со временем сильно меняются, а вы сидите на императорском троне уже… двадцать два года? Да, конечно; двадцатилетний юбилей праздновали позапрошлым летом.
– Двадцать два года… – пробормотал Крисп. Иногда день, когда сборщики налогов вынудили его покинуть родную деревню и он пришел в столицу Видесса в поисках счастья, казался совсем недавним. Тогда у него было больше мускулов, чем мозгов, – как, впрочем, у любого юноши. Единственное, что он, вне всяких сомнений, унаследовал от своего крестьянского прошлого, было непоколебимое упрямство.
Иногда, как сегодня вечером, проделанный им из деревни путь казался столь далеким, что ему не верилось, что он совершил его сам. Ему уже перевалило за пятьдесят, хотя, как и Барсим, свой точный возраст Крисп назвать бы не смог.
Под императорским одеянием скрывался уютный животик. Волосы пока остались серо-стальными, но в бороде, усах и даже бровях уже поблескивала изморозь седины. Тщеславие не позволяло ему красить волосы – он знал, что уже не мальчик, так к чему притворяться перед самим собой?
– Простит ли мне ваше величество возможную невежливость? – спросил Барсим.
– Почитаемый господин, ныне я приветствую невежливость, – заявил Крисп. Мне очень не хватает тех дней, когда люди приходили ко мне и выкладывали все, что они думают, а не то, что мне может понравиться или даст им некое преимущество. Так что говорите, что хотели.
– По сути, ничего особенного, – сказал вестиарий. – Мне просто пришло на ум, что вам, должно быть, очень одиноко ужинать вот так, без приятной компании.
– Банкеты тоже бывают скучными, – возразил Крисп, прекрасно понимая, что Барсим имел в виду не это. Здесь, в резиденции, где Автократор и его семья могли насладиться уединением в большей степени, чем где-либо (но не таким уж и полным, если судить по обычным стандартам, – Барсим, к примеру, каждое утро одевал Криспа), все могли собраться за едой и получить удовольствие от общения и беседы. Крисп припоминал немало таких ужинов – пусть иногда и весьма скудных – в деревенской хижине, где ему довелось вырасти.
Возможно, если бы была жива Дара… Его брак с вдовой предшественника начался как союз, устраивающий обе стороны, но со временем перерос в нечто большее, несмотря на кое-какие ссоры и разногласия. К тому же Дара хорошо управлялась с их сыновьями.
Но Дара вот уже почти десять лет как слилась со светом Фоса – по крайней мере, Крисп на это искренне надеялся. И с тех пор…
– Эврип и Катаколон, полагаю, сейчас бегают по бабам, – сказал Крисп. – Во всяком случае, этим они обычно занимаются каждый вечер, будучи в таком возрасте.
– Да, – равнодушно подтвердил Барсим. Он никогда не бегал по бабам, и никогда не будет. Иногда его даже охватывало нечто вроде меланхоличной гордости за то, что он выше подобных желаний. Крисп часто думал о том, что евнух, наверное, гадает, что же ему не было дано испытать, но у императора не хватало духу расспросить его. Только далекие от дворцовых дел люди воображали, что Автократор у себя дома – полный хозяин.
Крисп вздохнул:
– А Фостий… я попросту не знаю, чем он сейчас занимается.
Он вздохнул снова. Фостий, старший сын, наследник трона… кукушонок?
Крисп до сих пор не знал точно, от кого зачала его Дара, – от него или от свергнутого им Анфима. По внешности мальчика – нет, уже юноши – этого не понять, потому что он похож на Дару. И терзавшие Криспа сомнения всегда мешали ему выказывать нежность к ребенку, названному в честь деда.
А сейчас… Сейчас Крисп гадал, неужели он и сам, превращаясь из юноши в мужчину, был таким невыносимым? Самому ему так не казалось, но кто признается в этом, вспоминая собственную молодость? Конечно, в юности он с избытком хлебнул нищеты, голода и изнурительного труда. Фостия он от этого избавил, но все чаще задумывался: а не пошло бы все это ему на пользу?
Скорее всего, да. В столице имелось немало людей, восхвалявших трудную, но простую жизнь имперских крестьян, и даже слагавших вирши о достоинствах, которые такая жизнь в крестьянах воспитывает. По мнению Криспа, подобные стишки были полны навоза, а уж его-то наманикюренные пальчики рифмоплетов наверняка ни разу не касались.
– Его младшее величество еще заставит вас гордиться им, – молвил Барсим. В обычно бесстрастном голове евнуха прозвучала нежность. Своих детей он иметь не мог и потому переносил нерастраченные отцовские чувства на тех, кого помогал пестовать с младенчества.