Император всего
Шрифт:
Мольнех появился рядом с Руизом. Видимо, он был более гибким, сильным и ловким, чем остальные. Он хотел было протянуть Руизу руку, но увидел выражение его лица и отшатнулся. Он даже защитным жестом поднял руки к лицу.
– Успокойся, – пропищал он. – Беда уже случилась, и Фломель за нее заплатил.
– Заплатил? – спросил Руиз, пытаясь овладеть собой. – Если он сдох, то легко отделался.
Низа встала на колени возле фокусника, который действительно выглядел как труп.
– Дышит. Давайте сбросим его в канал, – предложила она.
Лицо ее побелело, словно бумага, если не считать двух красных пятен на щеках.
Выражение ее лица было однозначно хищное, и это почему-то выбило Руиза из его собственной
– Нет, – сказал Руиз, – оставьте его в покое. Если он выживет, я собираюсь его продать первому работорговцу, которого встречу. Если когда и жил на свете человек, который заслуживал бы рабства – то это Фломель.
Руиз приказал своему стаду стоять смирно, пока он не обследует баржу. Дольмаэро серьезно кивнул головой, Низа нежно похлопала по руке. Мольнех был занят тем, что рывком пытался посадить Фломеля в более удобное положение, поэтому он даже не поднял глаз.
Несколько минут Руиз прохаживался по палубе, не находя никаких очевидных приспособлений для поддержания безопасности на борту, никаких потайных люков, кроме тех шлюзов безопасности, которые он увидел еще с берега. Хотя с берега это не было заметно, баржа была спроектирована так, чтобы дать пассажирам на палубе хоть какой-то комфорт. В различных нишах и закоулках баржи были сиденья и скамьи, которые были покрыты красным камнем-пуховиком. Под аркой, образованной висячими яичками и пенисом фигуры, была роскошная полукруглая ниша, в которой пол был устлан ковром – это позабавило бы Руиза, если бы настроение у него не было таким мрачным. Потеря осколочного ружья нанесла их шансам выжить тяжкий удар. Как он мог оказаться столь небрежным и беззаботным? Естественно, что Фломель хлеб себе зарабатывал тем, что у него были быстрые и ловкие руки. Очень немного можно было найти в мире рук столь же быстрых, как руки фокусников с Фараона. И все же Руиз горько обвинял себя.
Со спины фигуры была спиральная лестница, которая и вела к спине статуи. Руиз осторожно поднялся по ней, но нашел, что верхняя палуба столь же пустынна, как и нижняя. На верхней палубе стояли ряды скамей, которые напомнили ему лодку для прогулок по рекам и экскурсий. Впереди проход с лестничкой вел в наблюдательный пост в черепе статуи.
И нигде он не мог найти способа проникнуть вовнутрь баржи.
Какое-то время он постоял на наблюдательном возвышении, облокотясь на отполированные перила, глядя на туннель деревьев, по которому они проплывали. Солнце почти совсем спустилось за горизонт. Все озарялось тем неуверенным золотистым светом, который освещает мир тогда, когда тени на землю падают самые длинные. Он чувствовал глубокую усталость, которая ничего общего не имела с физическим утомлением. Та незыблемая скала, к которой он привык, выстраивая на ней свою жизнь, казалось, поколебалась. Он больше как будто не в состоянии был следовать тем принципам, которые успешно вели его ранее по жизни. Например: врага нужно убивать как можно скорее, лишь только представится удобный случай. Ему бы надо было убить Фломеля давным-давно, разумеется, ему и сейчас еще не поздно было это сделать. И так он, конечно, и поступит – вот только преодолеет это внезапно возникшее в нем отвращение к убийству.
Но еще важнее для его существования было правило: никого не дари своим доверием. А он нарушил это правило тысячи раз с тех пор, как встретил Низу.
Ему стало страшно. Это был такой страх, какого он не чувствовал уже долгие, долгие годы. Он даже не помнил, когда последний раз испытывал нечто подобное. Он наклонил голову и положил ее на руки. Если он не забыл бы столь крепко, как плачут, наверное, сейчас он мог бы заплакать.
Руиз краем глаза уловил какое-то движение и поднял голову. Над широкой спиной ведущей баржи кто-то смотрел на него сквозь ограду наблюдательного возвышения. Мгновение спустя человек смущенно встал. Руиз увидел тощего старика, одетого в лохмотья, которые когда-то можно было назвать роскошной одеждой. У старика было тощее волчье лицо, страшно свалявшаяся грива седых волос и большие очень светлые глаза. Выражение его лица было настороженное, но дружелюбное, словно он понятия не имел, кем это Руиз может быть, но не хотел рисковать и чем-либо его обидеть.
Они посмотрели друг на друга. Потом старик поднял хрупкую руку и приветственно помахал ему, жест был настолько незначителен, что можно было принять его просто за старческое дрожание рук.
Руиз помахал ему в ответ, не намного сильнее.
Двое других людей появились по сторонам старика. Одна из них была молодая девушка, в тряпье вроде того, что было на старике, хотя ее одежда была почище. Лицо ее было круглым и неприметным, но она улыбалась с подлинным дружелюбием.
Вторым оказался молодой человек, на котором был невзрачный комбинезон какой-то армейской формы, такие можно по дешевке купить в магазинчиках уцененных товаров тысяч миров. У него было широкое лицо с грубыми чертами, вид у него был глупо самоуверенный. Он демонстративно плечом отпихнул в сторону старика, как только убедился, что никто его за это не упрекнет, а потом уставился на Руиза с бычьей враждебностью на физиономии.
Руиз беззвучно рассмеялся, потом снова помахал им – на сей раз с более веселым видом и отчетливее. Молодой человек открыл рот от удивления, потом захлопнул его с раздраженным видом.
Руиз отвернулся, но на душе у него стало спокойнее, раз на баржах не они одни ехали зайцем. Видимо, остальные использовали эти баржи точно так же. Может быть, они были столь же невежественны, как и Руиз, в том, что касалось опасностей такого путешествия, но, по крайней мере, то, что они были живы, уже обнадеживало.
Он прошел к концу наблюдательного возвышения и уставился на остальные баржи, но, если на них и плыли пассажиры, никого не было видно.
Он чувствовал, глядя на широкое стальное лицо фигуры на следующей барже, что оно невольно его завораживает. Это было лицо женщины с огромными глазами, прикрытыми тяжелыми веками, высокими точеными скулами, каскадом густых волос. Рот ее был чуть более полным, чем могло бы считаться красивым, словно его распирало какое-то внутреннее давление. Пропорции и детали были изысканно выполнены, очень отличаясь этим от грубого гротескного тела. Тела были смехотворны. Это лицо было необыкновенно эротически притягательно.
Он вернулся назад на нижнюю палубу, где Фломель начинал стонать и проявлять прочие признаки того, что он приходит в себя. Мольнех смывал кровь там, где кулак Руиза рассек кожу на лбу Фломеля, и он посмотрел на Руиза со странным двусмысленным выражением.
– Череп у него, может, и треснул, но вроде как не проломлен, – сказал Мольнех тоном, в котором можно было услышать и упрек, и одобрение.
– Мне плевать, – грубо сказал Руиз, – если он выживет, я заставлю тебя отвечать за его поведение – остальные недостаточно быстры.
– Да, – сказал Мольнех. – У Фломеля всегда были ловкие пальцы. Мне очень жаль, что из-за него мы потеряли оружие, Руиз Ав.
– Ладно, вот его поводок, Мольнех. Я пристегну его к шее Фломеля. Вот второй конец поводка и ключ от него. Если тебе придется оставить его где-нибудь, продень поводок в щель или оберни вокруг какого-нибудь крепкого столба, который невозможно выдрать из основания, и застегни его с помощью ключа. Понял?
– Я буду сторож ему, Руиз Ав, – к Мольнеху, очевидно, вернулось его обычное настроение веселого и жизнерадостного ожидания грядущих событий.