Император. Книга четвертая. Александр
Шрифт:
* * *
Я прибыл в Зимний дворец ровно в указанное время. На мне был все тот же старый артиллерийский мундир. Меня проводили в столовую и указали место.
Ужин проходил скромно. Император и императрица сидели во главе стола. Павел ел мало. Вина пил еще меньше. Великий князь Александр с супругой. Великий князь Константин с супругой. Великие княжны. Немногочисленная свита. На месте Елены Павловны сидела фрейлина Софья фон Пален, прямо напротив меня. Так же присутствовали некоторые генералы и министры. Фон Пален бросал недобрые взгляды то на меня, то на Софью. А что касается
Однако вино было великолепное, не хуже того, что я пробовал в Италии.
– Представляете, с потёмкинских плантаций из Крыма, – поведал мне сосед справа, генерал от инфантерии Михаил Илларионович Кутузов, поднимая хрустальный бокал с янтарным напитком.
Слева умело орудовал ножом и вилкой адмирал де Рибас.
– Видите, сколько апельсинов на столе, – усмехнулся испанец, указывая на фруктовые вазы. – Из Одессы нынче постоянно к столу императора подвозят, в любое время года.
После ужина ко мне подошёл граф Кутайсов и сообщил, что император ожидает капитана Доброва в своём кабинете.
– Помните, о чем я вам говорил, – сказал многозначительно фон Пален, придержав меня за локоть.
В просторном кабинете с высокими потолками царил полумрак. Свечи в канделябрах едва теплились. В камине сонно потрескивали угли. За окнами с тяжёлыми портьерами весенние сумерки: тусклое небо, серый абрис Петропавловской крепости. На огромном столе посреди кабинета возвышался макет замка Святого Михаила. У стола стоял император и внимательно разглядывал макет. Я отрапортовал о себе.
– Подойдите сюда, Добров, – не отрываясь от созерцания макета, подозвал меня Павел. – Как вы считаете, надо ли расширить ров?
– Смотря, для чего он будет нужен, – пожал я плечами.
– Для обороны, естественно. Широкий ров преодолеть труднее. Вы же участвовали в штурмах бастионов. Должны понимать.
– Но по широкому рву можно подойти на малых судах, – возразил я.
Павел оторвался от макета и с любопытством взглянул на меня.
– Верно! Да вы выросли! – довольно произнёс он. – Помню, в Гатчине мальчишкой были, хотя грамотным, но мальчишкой. Что скажите о расположении батарей? – Он показал на маленькие пушечки, расставленные вокруг замка.
– Вполне разумно. Но вот в этом месте, – я указал угол крепости, выходивший на слияние Фонтанки и Мойки, слепая зона. Ни одна батарея этот угол не простреливает.
– Хотите сказать, что именно здесь можно высадить десант?
– Или подкатить осадные орудия и произвести бомбардировку.
– Логично, – кивнул Павел. – Надо соорудить дополнительную куртину.
Он взял две маленькие пушечки и поставил в указанное место.
– Итак, – вдруг переменил тон император. Заложил руки за спину и принялся широкими шагами мерять расстояние от стола до камина и обратно. – Я вас внимательно слушаю.
– Позвольте дерзнуть, – начал я.
– Вы о Суворове?
– Так точно.
– И что вы намерены мне сообщить?
– Он спас армию и честь
– Я знаю, – мрачно ответил Павел. Резко остановился, открыл секретер, стоявший у окна, и достал лист бумаги. – Я вам доверяю, Добров. Помните Елену? Мой любимый ребёнок. Без неё мне порой тоскливо. Она так нежно относилась ко мне. С такой чуткой дочериной любовью… Вы были единственным, кого она действительно полюбила, как мужчину. Однако смешно вспоминать, каким вы были тогда мужчиной. Правда, и Елена была сущим ребёнком. Странно, почему я вдруг вспомнил о ней? Но, впрочем, не о Елене сейчас. Я вам доверяю, Добров, – еще раз повторил он, – как честному шляхтичу, как боевому офицеру. Вот, прочтите письмо. Оно от Суворова. Он просит по прибытию в Петербург повсеместно носить австрийский мундир командующего армией Римской империи.
Я прочитал письмо. Действительно, Суворов выражал просьбу о ношении австрийского мундира. И подпись стояла Александра Васильевича.
– Ну, что вы скажете? Австрия предала нас. Я разорвал с ней всякие отношения, а мой генералиссимус подаёт мне такую просьбу: щеголять в мундире врага России. Как я мог поступить? Конечно же, я отменил триумфальную встречу.
Но что-то мне подсказывало, что письмо это не настоящее. Я обратил внимание на бумагу. Уж больно она белая и чистая. Вспомнил, как Фукс доставал из специальной шкатулки листы для писем и приказов. Они у него были желтоватого оттенка и покоробленные сыростью. Этот же лист – явно не из армейской канцелярии.
– Не мог он написать этого письма. Светлейший в походе никогда не носил австрийского мундира. Австрийцев в последнее время терпеть не мог.
– Но подпись-то его? – настаивал Павел.
– Подпись его, – согласился я. – Безупречная. Только Александр Васильевич болел в последнее время. Рука правая еле двигалась. Если Суворов подписывался, то обязательно делал помарки или букву какую скривит. А здесь – твёрдая рука.
– Дайте сюда. – Павел вырвал у меня из рук письмо, подошёл ближе к канделябру с горящими свечами. Внимательно рассмотрел подпись. – Хотите сказать, письмо поддельное?
– Я только предполагаю.
Павел задумался.
– Хорошо! С этим я попробую разобраться. Ответьте мне на такой вопрос: вам известно, в какой масонской ложе состоял генералиссимус?
– Он не мог состоять ни в каком тайном обществе, – твёрдо ответил я.
– Из чего вы делаете вывод?
– По духу своему – он православный. Постоянно молится, соблюдает посты, не носит никаких знаков отличия масонов.
– Может быть, он хорошо скрывает своё отношение к тайным организациям. На то они и тайные.
– Помню на собрании офицеров, в Линдау, уже после похода, произошёл случай. Один из офицеров рассказал, как его товарищ сорвался в пропасть во время перехода через Росшток, но остался цел и невредим, ни одной царапины: удачно съехал по льду и упал в сугроб.
– При чем здесь Суворов?
– Александр Васильевич с негодованием сказал: Знаю я этого офицера. Ему чёрт помог, потому что он франкмасон.
– Хорошо, предположим, что и эти обвинения беспочвенны. А вы, Добров, что-нибудь слышали о полковнике Каховском?