Император
Шрифт:
Антиной покраснел и отвечал в смущении:
– Я испугался, когда ты так порывисто вскочила с его именем на устах, после того как я привел тебя в чувство при помощи воды и этой эссенции.
– Я бы и без того очнулась, а теперь могу дойти сама. Тот, кто приводит в чужой дом злых собак, должен лучше смотреть за ними. Привяжи крепче своего пса, потому что дети, мои маленькие сестры и брат, проходят здесь, когда им хочется выйти на свежий воздух. Благодарю тебя за помощь. Где же мой кувшин?..
При этих
– Это гнусно!
С этим возгласом она повернулась к Антиною спиной и пошла домой, осторожно ступая на левую ногу, в которой чувствовала сильную боль.
Юноша молча смотрел на удалявшуюся стройную фигуру Селены. Ему хотелось последовать за девушкой, высказать ей, как прискорбен для него этот несчастный случай, и объяснить, что собака принадлежит не ему, а другому человеку, но он не посмел.
Она давно уже исчезла из его глаз, а он все еще стоял на том же самом месте. Наконец он собрался с силами, медленно пошел в свою комнату, сел там на постель и мечтательно смотрел на пол до тех пор, пока император не заставил его очнуться.
Селена едва удостоила юношу взглядом.
Она чувствовала боль не только в левой ноге, но и в затылке, где зияла рана. Ее густые волосы задержали кровь.
Она была в совершенном изнеможении, и потеря прекрасного кувшина, который теперь придется заменить новым, причиняла ей такую сильную досаду, что она даже не обратила внимания на красоту фаворита.
Медленно, усталой походкой, вошла она в комнату, где отец уже ожидал ее. Он привык получать воду постоянно в один и тот же час, и так как Селена запоздала теперь больше, чем обычно, то он, ради препровождения времени, тихо ворчал и бранил ее про себя.
Когда дочь наконец переступила порог, он тотчас заметил, что она пришла без кувшина, и сердито спросил:
– Я сегодня так и не получу воды?..
Селена покачала головой, опустилась на стул и начала тихо плакать.
– Что с тобой?.. – спросил Керавн.
– Кувшин разбился, – печально ответила она.
– Будь внимательнее к дорогим вещам, – сказал ей отец с упреком. – Ты вечно хнычешь, когда не хватает денег, а между тем разбиваешь половину вещей, нужных в хозяйстве.
– Я была сбита с ног, – возразила Селена, отирая глаза.
– Сбита с ног?.. Кем?.. – спросил смотритель дворца и медленно встал.
– Злой собакой архитектора, который прибыл вчера вечером из Рима и которому мы в эту ночь дали хлеба и соли. Он ночевал в этом дворце.
– И он травит мое дитя своей собакой?.. – вскричал Керавн, вращая зрачками.
– Собака была одна в коридоре, когда я вышла.
– Она укусила тебя?..
– Нет, но она сбила меня с ног и стояла надо мной, оскалив зубы. О!.. Это было ужасно!..
– Проклятый бродяга, проходимец!.. – заревел Керавн. – Я научу его, как должно вести себя в чужом доме.
– Оставь, – попросила Селена, увидав, что он берется за свой шафранно-желтый паллий. – Случившегося не изменить, а если произойдет ссора, это повредит тебе.
– Негодяи, наглецы, которые врываются в мой дворец с кусающимися кобелями!.. – ворчал про себя Керавн, не слушая дочь, и, расправляя складки своего паллия, загудел: – Арсиноя!.. Да разве ее дозовешься когда-нибудь!
Когда Арсиноя явилась, он приказал ей накалить щипцы, чтобы завить ему волосы.
– Они лежат уже на огне, – отвечала Арсиноя. – Иди в кухню.
Керавн пошел за нею и предоставил ей завить в кольца и умастить его крашеные волосы.
Он был окружен при этом своими младшими детьми: они в кухне ожидали мучной похлебки, которой Селена обыкновенно кормила их в это время.
Керавн ласково отвечал на их приветствия кивками головы, насколько позволяли крепко державшие за волосы щипцы Арсинои.
Только слепого Гелиоса, хорошенького шестилетнего мальчика, он притянул к себе и поцеловал в щеку.
Керавн особенно нежно любил этого лишенного благороднейшего из пяти чувств, но все-таки вечно веселого ребенка. Он засмеялся, когда мальчик прижался к орудовавшей щипцами сестре и спросил: «Знаешь ли, папа, почему я жалею, что не могу видеть?..» – а на вопрос отца: «Почему же?..» – ответил: «Потому, что мне очень хотелось бы видеть тебя хоть раз в прекрасных кудрях, которые тебе завивает Арсиноя».
Но веселость обремененного заботами отца исчезла, когда дочь прервала свою работу и спросила его полусерьезно-полушутя:
– Думал ли ты о приеме императора, отец?.. Я тебя ежедневно убираю так красиво, что на этот раз ты должен позаботиться о моем убранстве.
– Увидим, – уклончиво отвечал Керавн.
– Знаешь ли, – продолжала Арсиноя после небольшой паузы, завивая щипцами последний локон, – в эту ночь я еще раз обдумала все. Если нам не удастся собрать мне денег на наряд, то можно бы…
– Что?..
– И Селена не имела бы ничего против этого…
– Против чего?..
– Ты опять рассердишься.
– Говори же.
– Ты ведь платишь налоги, как всякий гражданин?..
– Ну так что же?..
– Следовательно, и мы имеем право требовать кое-чего от города.
– Для чего?..
– Чтобы заплатить за мой наряд для празднества, которое устраивается не одним каким-нибудь человеком, а целым обществом граждан. Милостыни мы, конечно, не можем принять. Но было бы глупо отказываться от того, что нам предлагает богатый город. Это все равно что подарить городу эту сумму.