Империй
Шрифт:
– Что ж, если когда-нибудь решишь устроить торги, не забудь позвать меня, – послышался вкрадчивый голос Цезаря, незаметно подошедшего сзади. – Я с удовольствием наложу лапу на твоего Тирона.
Он произнес это дружелюбным тоном и даже подмигнул мне, но только я расслышал в его словах скрытую угрозу, и от страха у меня даже закружилась голова.
– Тот день, когда я решу расстаться с Тироном, будет означать конец моей политической карьеры.
– Теперь мне еще больше захотелось купить его, – проговорил Цезарь, и все дружно засмеялись.
После того как было решено сохранить все, что обсуждалось, в тайне и встретиться через несколько дней в Риме, собравшиеся разъехались.
Как только наша коляска выехала за ворота
– Это – преступный заговор! – сказал он, в отчаянии мотая головой. – Хуже того, это – глупый преступный заговор! Вот что бывает, Тирон, когда солдаты решают поиграть в политику. По их мнению, стоит только отдать приказ, и все тут же бросятся его выполнять. Их считают великими патриотами, и это делает их привлекательными в глазах народа, но именно это может их и погубить. Потому что, если они действительно остаются над политикой, то не добиваются ровным счетом ничего, в противном же случае – падают в грязь и оказываются такими же продажными, как и все остальные.
Цицерон смотрел на озеро, которое уже начало темнеть в ранних зимних сумерках.
– Что ты думаешь о Цезаре? – внезапно спросил он, в ответ на что я пробормотал нечто невразумительное относительно того, что этот человек, по всей видимости, очень амбициозен.
– Это действительно так, он амбициозен беспредельно. За день у меня несколько раз возникало ощущение, что вся эта фантастическая схема родилась именно в голове Цезаря, а не Помпея. Это по крайней мере объяснило бы его присутствие на сегодняшнем сборище.
Я обратил внимание Цицерона на то, что Помпей считает этот план своим.
– Можешь не сомневаться, он действительно в этом уверен, но таков уж этот человек. Ты говоришь ему что-то, а через некоторое время он начинает повторять то же самое, но уже выдавая это за собственную идею. «Главным пунктом будет разгром пиратов, а не трудоустройство Помпея Великого» – вот тебе типичный пример. Несколько раз – так, ради развлечения, – я опровергал в его присутствии свои прежние утверждения и ждал, через сколько времени услышу от него эхо своих собственных слов под видом его личного «авторитетного мнения». – Цицерон наморщил лоб и кивнул: – Да, уверен, что я прав. Цезарь достаточно умен, чтобы посеять зерно и дождаться, пока оно даст всходы. Интересно, сколько времени он провел с Помпеем? Похоже, в его компании он чувствует себя в своей тарелке.
Я чуть было не рассказал хозяину о том, что случайно увидел в доме Помпея, но вовремя прикусил язык. Меня остановили природная застенчивость, страх перед Цезарем и боязнь того, что Цицерон может подумать обо мне плохо, решив, что я шпионил. Кроме того, какими словами смог бы я описать отвратительную сцену, свидетелем которой я невольно стал? Впрочем, я все же рассказал об этом Цицерону, но уже много лет спустя, – после того, как Цезарь погиб и больше не представлял для меня угрозы, а Цицерон превратился в старика. Он долгое время молчал, а затем произнес:
– Я понимаю причины твоей скрытности и готов воздать тебе должное. Но, мой дорогой друг, было бы куда лучше, если бы ты поведал мне об этом тогда. Возможно, в таком случае все обернулось бы иначе. По крайней мере, я бы гораздо раньше понял, с каким отчаянным, безоглядно рисковым человеком мы имеем дело. А так я осознал это слишком поздно.
Когда через несколько дней мы возвратились в Рим, город бурлил и полнился слухами. Пожар, по-прежнему полыхавший в Остии, был ясно виден всем жителям: на фоне ночного неба на западе колыхалось зловещее багровое зарево. Подобное нападение на столицу было беспрецедентным, и когда на десятый день декабря Габиний и Корнелий вступили в должности трибунов, они быстро сумели превратить искры общественного возбуждения в пламя паники. По их приказу
Неукротимые новые трибуны также выволокли злополучного Марция Рекса – консула, срок полномочий которого истек, – на народный сход и подвергли его безжалостному перекрестному допросу с целью выявить недочеты в системе обеспечения безопасности, которые сделали возможной трагедию в Остии. Находились все новые и новые свидетели, подтверждавшие, что угроза пиратского нападения не только существует, но и растет день ото дня. Звучали самые немыслимые утверждения. В распоряжении пиратов – тысяча кораблей! Они не являются одиночками, а представляют собой единую сплоченную армию! Их флот поделен на эскадры со своими адмиралами и вооружен страшным оружием: отравленными стрелами и греческим огнем!
Никто в Сенате не осмеливался поднять голос против всего этого из боязни быть обвиненным в благодушии. Сенаторы молчали, даже когда был отдан приказ соорудить цепочку сигнальных костров на всем протяжении ведущей к морю дороги. Предполагалось, что они будут зажжены в случае, если пиратские корабли войдут в устье Тибра.
– Что за абсурд! – сетовал Цицерон, когда однажды утром мы вышли из дома, чтобы выяснить, какова обстановка в городе, и полюбоваться на результаты трудов двух наших знакомцев – Габиния и Корнелия. – Какой пират в здравом уме решит преодолеть двадцать миль открытого пространства по руслу реки, чтобы атаковать укрепленный город?
Он грустно покачал головой, размышляя о том, с какой легкостью могут манипулировать робким населением недобросовестные политики. Но что мог поделать Цицерон, который сам оказался в ловушке? Близость к Помпею вынуждала его хранить молчание.
На семнадцатый день декабря начались сатурналии – ежегодные празднества в честь Сатурна, которые должны были продлиться неделю, однако по известным причинам праздники эти оказались не слишком радостными. В доме Цицерона они прошли с соблюдением всех обычных ритуалов: члены семьи обменивались подарками, рабам предоставили выходной день и даже разрешили принимать пищу вместе с хозяевами, но радости это не принесло. Обычно душой каждого праздника в этом доме являлся Луций, но теперь его с нами не было. Теренция полагала, что она беременна, но выяснилось, что это не так, и она загрустила, не на шутку встревожившись, что уже никогда не сможет родить сына. Помпония, как обычно, пилила Квинта, упрекая его в мужской несостоятельности, и даже маленькая Туллия ходила словно в воду опущенная.
Что касается Цицерона, то большую часть сатурналий он провел в своем кабинете, брюзжа по поводу непомерных амбиций Помпея и рисуя в своем воображении самые мрачные последствия, которые все это может иметь как для государства, так и для его, Цицерона, политической карьеры. До выборов в преторы осталось меньше восьми месяцев, и Цицерон с Квинтом уже составили список наиболее вероятных кандидатов на эту должность. Кто бы из этих людей ни был избран, он впоследствии мог составить Цицерону конкуренцию на выборах в консулы. Родные братья подолгу просчитывали возможные варианты предвыборного расклада, и мне, хотя я держал это при себе, казалось, что им явно не хватает мудрости их двоюродного брата. Цицерон нередко подшучивал, говоря, что, если бы ему понадобился политический совет, он попросил бы его у Луция и поступил бы наоборот. И все же Луций сумел превратиться в некую путеводную звезду, которой нельзя достичь, но к которой надо стремиться. С его уходом у братьев Цицерон не осталось никого, кроме друг друга, а между ними отношения складывались не всегда безоблачно.