Империя ангелов
Шрифт:
Едок из меня никакой: мне подавай только мягонькое да сладенькое. И при этом красивое, вот так.
32. Игорь, 1 год
Я должен выжить, несмотря на все старания моей матери.
Я уворачиваюсь от нее в ванне, где она пытается меня утопить. В кровати, где она силится задушить меня подушкой.
Я умею быть скользким.
Умею предвидеть и предотвращать опасность.
Научился просыпаться ночью при малейшем проблеске света.
Научился, спасибо тончайшему слуху, улавливать, когда она внезапно
Я уже не по возрасту проворный.
Я быстро учусь ходить.
Чтобы вовремя убегать.
33. Энциклопедия
МАТЕРИНСКИЙ ИНСТИНКТ. Многие считают материнскую любовь естественным и автоматическим человеческим чувством. Но это совершенно не так. До конца ХIX века большинство женщин из числа западной буржуазии отдавали своих детей кормилицам и больше ими не занимались.
Не более внимательными к своему потомству были крестьянки. Они туго пеленали младенцев и вешали их на стену недалеко от очага, чтобы не мерзли.
Младенческая смертность была очень высокой, родители были фаталистами, зная, что есть только один шанс из двух, что их дети доживут до подросткового возраста.
Только в начале XX века власти осознали экономическое, социальное и военное значение пресловутого «материнского инстинкта». Особенно четко проявилось его значение при переписях населения, когда выяснилось, как много детей недоедает, подвергается дурному обращению, даже побоям. Это уже представляло угрозу для будущего страны. Получили развитие информация, профилактика. Прогресс детской медицины мало-помалу привел к тому, что родительские вложения в детей приобрели эффективность: страх рано их лишиться ушел в прошлое. На повестке дня оказался «материнский инстинкт».
Постепенно сформировался новый рынок: ползунки, подгузники, соски, детское питание, детская посуда, игрушки. Приобрел всемирную популярность миф о Деде Морозе.
Производители детских товаров сформировали посредством массированной рекламы стереотип ответственных матерей, и счастье ребенка стало современным идеалом. Парадокс в том, что как раз тогда, когда торжествует и цветет материнская любовь, превращаясь в обществе в единственное неоспоримое чувство, дети, становясь взрослыми, постоянно упрекают матерей в недостаточном к ним внимании. Позднее, уже на кушетке психоаналитика, они изливают свои претензии и обиды на женщину, которая произвела их на свет.
Эдмонд Уэллс,
34. Верхний мир
При помощи шариков я рассматриваю своих клиентов под всеми углами, как если бы в моем распоряжении было два десятка камер. Стоит мне об этом подумать, как появляется панорамный вид, широкие и групповые планы, приближение. Камеры вертятся вокруг клиентов, не упуская из виду второстепенных персонажей, статистов, все окружающее. Мне подчиняются не только углы съемки, но и освещенность. Я вижу своих героев, даже когда они тонут во тьме или попадают под проливной дождь. Я могу проникать в их тела, следить, как бьется сердце, как переваривает пищу желудок. От меня спрятаны только их мысли.
Рауль не разделяет моего энтузиазма.
– Сначала я тоже был на седьмом небе. Но в конечном счете осознал свое бессилие.
Он всматривается в шарик Игоря.
– Гм, все это не очень красиво…
Я вздыхаю:
– Я переживаю за Игоря. Мать рано или поздно его убьет.
– Ненависть матери к сыну… – тянет Рауль. – Тебе это ничего не напоминает?
Я тщетно ломаю голову.
– Феликс! – подсказывает он.
Я вздрагиваю. Феликс Кербоз, наш первый танатонавт! Его тоже ненавидела мать. Я новыми глазами смотрю на карму Игоря и соглашаюсь, что этот мой русский – настоящее перевоплощение бывшего нашего соратника, пионера танатонавтики.
– Как такое может быть?
Рауль Разорбак пожимает плечами:
– В то время термин «танатонавт» еще не успел прижиться. Ангельский суд причислил Феликса к «астронавтам».
Я вспоминаю немного простоватого парня: стремясь поскорее выйти из тюрьмы, он соглашался, чтобы на нем тестировали опасные медикаменты; ему посулили освобождение, и он вызвался участвовать в танатонавтическом полете. Так он первым попал на континент мертвецов и первым оттуда вернулся. По-моему, это перебор: в предыдущей жизни он уже был награжден матерью-ненавистницей, надо же ему было отхватить в новом существовании еще более мерзкую родительницу!
Рауль уверяет меня, что это в порядке вещей. Если проблема не нашла решения в одной жизни, она автоматически переносится в следующую.
Душе Феликса Кербоза не удалось ни возвыситься над матерью, ни понять ее, поэтому она попытается достичь этого в новой жизни, в теле Игоря Чехова. Без сомнения, это решение Семерок, «верхних людей», или «богов». Если он снова не решит свою проблему с матерью, страшно подумать, какой мачехой-злодейкой его наградят в очередной жизни…
Я морщу лоб:
– Даже не знаю, что может быть хуже матери Игоря…
Рауль Разорбак усмехается:
– Советую положиться на «верхних людей». У них богатое воображение по части изобретения новых испытаний для людей. Следующий аватар Игоря-Феликса может столкнуться с нежной и любящей матушкой – невыносимой собственницей, способной удушить его своей ревнивой любовью.
– Прямо какое-то кармическое остервенение!
Физиономия моего друга сморщивается, пальцы сжимаются и разжимаются, как тиски.
– Вижу, ты начинаешь понимать. Все происходит так, словно там, наверху, намерены колотить наших клиентов по голове до тех пор, пока они не прореагируют. Там решили, что, только очутившись на дне бассейна, человек оттолкнется и всплывет. Мне неизвестно, кто эти «боги», но я совершенно не уверен, что их цель – благо человечества.
– Как же мне ему помочь?
Рауль Разорбак сжимает кулаки.
– Увы, почти никак! Мы – пехота армии света. Мы первыми становимся свидетелями бедствия, но решения принимают старшие по званию, тыловые крысы… Их мотивы нам неведомы.