Империя полураспада
Шрифт:
Такому приказу не подчиниться было нельзя. Долго ли, коротко ли, а Знатнов после знатного обеда и свалившихся на него с утра приключений мирно продремал до вечера. Когда солнце уже готовилось распрощаться с людьми до следующего утра, астроархеолог растолкал московского гостя на правах хозяина. Знатнов резво поднялся, потянулся, но, заметив за окошком навалившиеся сумерки, встревожился:
– Сколько времени? Мы не опоздаем в цитадель?
– Для этого я и разбудил тебя. А так, спи себе, благо, что сон на тебя, кроме хорошего ничего не принесёт, – Быструшкин внимательно посмотрел на гостя. – Ты готов к трапезе нашей?
– К трапезе? – удивился Знатнов. – Вообще-то ещё не проголодался. Ваша уха мне долго будет сниться, поскольку
– Вот и славно, что понравилось, – кивнул Константин Константинович. – Однако, никакого ужина не будет. Наоборот, нам сейчас требуху набивать разносолами не стоит. Трапеза ожидает, только духовная. Ведь я же говорил, ты – избранный. А я лишь потому, что нашим старцам четвёртый нужен.
– Вы уж своё-то значение в этой истории не приуменьшайте, просто no comilfo. [15] Каждый в этом мире исполняет то, что ему предназначено. Разве не так?
15
Некрасиво (фр.).
– Так, – согласился Быструшкин. – Только лучше лишний раз покритиковать самого себя, чем превознести над остальными. Ведь тщеславие – один из самых возлюбленных наших грехов Сатаны, постоянно подкидываемый нам по разным случаям. Согласен?
– Увы, – в свою очередь согласился Знатнов, – Старец Смарагд нас уже ждёт?
– Он всегда нас ждёт, – пробормотал Быструшкин, – поскольку живёт немного быстрее, чем мы. Изогнутость времени и пространства по теории Козырева для него обычна, а вот мы очень часто воспринимаем это с большим трудом, как будто ущербные какие или побирушки на церковной паперти. Иногда мурашки холодным потом по спине от этого ползают. У тебя никогда такого не было?
Они вышли из вагончика, где почивал Знатнов, и увидели на брёвнышке возле тлеющего костерка ожидающего их Смарагда. Под навесом за обеденным столом ужинали остальные археологи. Быструшкин подошёл к ним, отдал несколько «Ценных Указаний» и пустился догонять старца с московским гостем, шагавших уже к Аркаиму.
Все трое вскоре добрались до городских ворот и принялись подниматься к цитадели по винтовой дороге. Проходя мимо пруда, Александр Викторович с опаской покосился на спокойную поверхность. Вдруг в самом центре водоёма вспухло облако, словно фонтан ударил со дна, но никто не вынырнул. Круги расплылись во все стороны и водная гладь снова успокоилась.
«Однако осьминог чувствует, что где-то рядом идут обидевшие его, – про себя отметил Знатнов. – Что делать, животные извинения не принимают. Придётся смириться и на всякий случай не попадаться осьминогу под горячее щупальце».
За воротами цитадели ничего, на первый взгляд, не изменилось, вот только вечерние сумерки принесли сюда парящую в воздухе тревогу. Казалось бы, кого здесь бояться? Однако, Александр Викторович, бросив мимолётный взгляд на Быструшкина, заметил, что тот зябко передёрнул плечами, хотя вечер был далеко не студёным. Скорее всего, у него те же ощущения. Но затевать об этом разговор сейчас было не к месту, да и не ко времени.
Пришедшие остановились внутри цитадели меж двух оживлённых стараниями археологов пирамидами, ожидаючи Екклесиаста. Тот не заставил долго ждать. Он был в том же полотняном подряснике, только на груди поверх красной епитрахили висел наперсный крест, привидевшийся императору Константину с двумя перекрещенными буквами «Хи-Ро». Такой же формы крест высился над пирамидой черепов, и Александр Викторович невольно посмотрел в ту сторону. Знатнову вспомнилось, что Константин увидел в небе под крестом надпись «In hoc vinces» – сим победиши. Что же, ожидается какое-то сражение? Но с кем? Где враг, которого надобно побеждать Константиновым крестом?..
Подошедши, старец благословил всех троих и направился к пирамиде, сложенной из камня. Сам он встал с северной стороны пирамиды, Смарагда поставил с южной, Быструшкина с западной, а Знатнову досталась восточная. Александр Викторович не знал, почему такая расстановка сил, но чувствовал, это неслучайно, а все случайности выстраиваются в определённые закономерности.
Екклесиаст поднял вверх руки, простирая ладони к пирамиде. То же самое сделал и Смарагд. Это была молитвенная поза оранта. Именно так стоял Моисей, молясь во время битвы израильтян, и те побеждали, пока он не опускал рук. Значит, западному и восточному участнику предстоящей мистерии осталось повторить движения старцев. Когда все встали, как надобно, Екклесиаст принялся читать молитву, да так громко, что голос его можно было, наверное, услышать в походном лагере археологов.
– Ты, Единородный Царю Небесный, не удали помощи Твоея от нас грешных. На заступление за державу нашу вонми, изми от оружья души наши, избави от супостатов наших, от басурманьих рук пёсьих охрани головы православных. Спаси нас от уст львов, от рог единорож смирение наше. Того бо деля мы под кровь крилу Твоею с жезлом сим прибегаем, да крепостию защищения пресильныя десницы Твоея притяжет себе крепость на покорение всех Заветом Твоим. И да скрючатся под омофором Матери Твоея вси дела и похоть поганых нелюдь. И да погибнет от гнева своего ненавидящий Тя… [16]
16
Заимствованно из подлинных материалов.
Пока Екклесиаст трижды прочёл молитву, над Аркаимом сгустилась непроглядная ночь, только пирамида постепенно начала разгораться изнутри, будто кто-то разжигал там костёр, и свет пламени начал проникать сквозь базальтовые камни, а белая, казавшаяся керамической, плитка разогревалась на глазах и переливалась в сгустившихся сумерках неземным светом. Сиянье было не холодным, как от люминесцентных ламп, но и не горячим, не опаляющим, как от мартеновской печи.
Старец продолжал читать молитвы, но уже на незнакомом языке. Это мелодичное сочетание гласных нельзя было даже назвать обычным земным языком. Скорее всего, в пении старца можно было угадать звук осеннего ветра в засыпающих рощах, журчание вырвавшегося из-подо льда весеннего ручейка, всплески Рождественской снежной бури и даже милое щёлканье июньского соловья. Люди верят, что в потустороннем мире ангелы используют на обед амброзию, а вот как они общаются меж собой, не знает никто. Может, это и есть ангельский язык? Ведь речь Екклисиаста дарит не только радость окружающего пространства, а заставляет уверовать в победу над тёмными силами инфернального мира.
В следующую секунду из ладоней Знатнова вдруг потянулись к пирамиде пара колючих не исчезающих молний. Он скосил глаза. То же самое было с другими участниками таинства. Скорее всего, пирамида впитывала человеческую энергию, как аккумулирующий конденсатор. Но у строения была без сомнения и собственная мощная энергия, иначе как бы пирамида разгорелась изнутри?
Потом молнии внезапно исчезли, так же, как и появились. Екклесиаст продолжал разговор с небом на неземном языке. И, странное дело, Александр Викторович стал понимать речь старца. Разговор шёл не только о бедах этой планеты и населяющих её тварей, но, в основном, о слиянии макрокосмоса с микрокосмосом. О пути человеческого развития, ведущего в тупик, о биологической энергии, добровольно направляемой людьми на уничтожение природы, планеты, а, значит, и себя. Эти проблемы не занимают, к сожалению, умы мудрецов, хотя кое-кто всё-таки пытался подобраться к подобным любопытным вопросам. Только ни у кого ничего не получалось, и люди до сих пор не понимают, зачем живут, для чего тратят ум свой на достижение сытого комфорта. А истина рядом! Но найти, выбрать её должен сам человек без посредников меж ним и Всевышним.