Империя серебра
Шрифт:
— Не знаю. Это может быть резерв, засада или часть еще какой-нибудь задумки. Мне не нравится то, что столько воинов оказываются вне нашего поля зрения. Я пошлю пару человек посмотреть, что у них там. Пускай ниже по течению перейдут реку вброд и разведают.
— Вы думаете, это у них какой-то резерв? — спросил Бату, довольный, что тоже участвует в разговоре.
Субэдэй скептически пожал плечами.
— Мне нет дела, кто они, лишь бы не переходили через реку.
А впереди с широких каменных мостов через Дунай спускалась армия короля Венгрии. Сходила четкими частями, и по ним сразу были видны их предназначение, устройство и наступательная способность. Поэтому-то Субэдэй и наблюдал за ней с таким интересом. Сходя на берег, обособленные группы тут же смыкались и образовывали защищенный участок площади на случай вражеского броска. При виде этих
Трое военачальников в мрачной сосредоточенности смотрели, как венгерская армия на противоположном берегу реки собирается воедино. Переправа шла медленно, и Субэдэй подмечал все подробности, довольный тем, что дисциплины у венгров не больше, чем у других армий, которые ему доводилось встречать на пути. Сообщения от Байдура с Илугеем поступали отрадные. Еще одна армия с севера не подойдет. На юге Гуюк с Менгу зачистили полосу земли шириной с саму Венгрию, погромив и отбросив всех, кто мог представлять какую-либо угрозу. Фланги в безопасности, как багатур надеялся и рассчитывал. Так что теперь можно двигаться через центральные равнины на их короля. В будущем соплеменники будут скакать по травянистым пастбищам Венгрии, даже не догадываясь, что он когда-то стоял здесь неисчислимым войском. И будущее их станет счастливым и безоблачным. Если захотят, могут даже плеснуть за него с седла несколько капель архи: нет ничего дурного в том, чтобы иной раз помянуть бесплотный дух твоего врага, обескровленное тело которого некогда пало на эту землю.
Видно было, как в гуще рядов едет король Бела, что-то говоря своим людям. До слуха доносился звук сотен труб, а над головами латников ветер рвал с шестов длинные текучие стяги. Картина, что и говорить, впечатляющая даже для тех, кто видел войска цзиньского императора.
Бату взирал в глухом отчаянии. Быть может, Субэдэй в какой-то момент и посвятит его в свои планы — скажем, когда настанет черед рисковать своей жизнью в броске на это бессчетное множество людей и лошадей. Задавать вопросы молодому военачальнику мешала гордость, а Субэдэй все молчал и ничего ему не раскрывал, день за днем осмотрительно маневрируя и засылая разведчиков. Тумены и хашар дожидались с Чалгатаем в пяти гадзарах от реки.
Венгерские разведчики заметили кучку монгольских всадников, что наблюдали сверху, облокотясь о луки седел. В их сторону уже указывали пальцами; туда же направлялись неприятельские верховые.
— Ну ладно, достаточно, — подытожил Субэдэй. — Все, что хотел, я увидел. — Он обернулся к Бату. — Туменам отходить. Медленный отход. Между собой и ими делаем зазор в шесть гадзаров. Наша таньма будет держаться вблизи лошадей. Пускай поспевают бегом. Скажи им, что могут в случае чего держаться за стремена, а если начнут отставать, то вскакивать на свободных лошадей. Пехота короля в сравнении с нашей довольно нерасторопна. А мы постараемся оттянуть их силы подальше от реки.
— Отходить? — с невозмутимым лицом переспросил Бату. — А целиком ты свой замысел мне не раскроешь?
— Конечно, раскрою, — усмехнулся орлок. — Но не сегодня. Сегодня отступаем от превосходящих сил противника. Нашим людям тоже не мешает немного разозлиться. А то привыкли гнать врага с ходу…
С восходом солнца Сорхахтани стояла на стенах Каракорума, оглядывая их очертания. Насколько хватало глаз, стенам сейчас наращивали высоту и толщину артели цзиньских мастеровых и воинов. На раствор укладывались глыбы известняка, и так ряд за рядом, слой за слоем, едва подсыхал раствор. Нехватки в рабочей силе не было. Начинали спозаранку, работали безостановочно, а заканчивали уже затемно. Все в городе понимали, что Чагатай заявится непременно. Пустить внутрь его не пустят, и тогда сомнений нет, что за этим последует. Его тумены пойдут на приступ стен родной столицы.
Утренний ветерок дышал прохладой. Сорхахтани вздохнула. Стены Чагатая не остановят. С той самой поры как Чингисхан стал штурмовать города, стенобитные орудия в туменах безостановочно совершенствовались, а теперь у них в распоряжении еще и зернистый черный порошок невероятной разрушительной силы. Неизвестно, тем же путем или нет шли рукодельники Чагатая, но вполне вероятно, что ему известна каждая деталь новоизобретенных пушек и огнеметательных орудий. Слева сейчас возводилась платформа для полевого орудия — приземистая башня, способная брать на себя вес и силу отдачи такого тяжеленного, невероятно мощного ствола.
Ну да ладно, пускай приходит. Это еще не значит, что он здесь добьется своего, уж об этом Сорхахтани позаботится. Город изрыгнет на него огонь, и быть может, верно направленный язык праведного пламени покончит с угрозой до того, как в ход пойдут катапульты и мятежник войдет в город.
Почти по привычке Сорхахтани отсчитала дни, истекшие со смерти хана. Двенадцать. Ямскую станцию в городе она закрыла сразу же, как только Гуюку ушло ее собственное послание, но в системе имелись изъяны. На запад из Каракорума тянулась еще одна цепочка ямских станций, как раз в ханство Чагатая. Отсюда до него сорок две тысячи гадзаров. Ямскому гонцу из города достаточно проскакать всего лишь первый отрезок пути, и тогда сами собой задействуются все остальные звенья этой драгоценной цепочки, по которой к Чагатаю пойдет известие о смерти брата. Сорхахтани в очередной раз прокрутила в голове расстояния. Если весть полетит с самой что ни на есть быстротой, то он услышит о ней примерно через шесть дней. Числа они прикинули совместно с Яо Шу, когда начали укреплять город. Даже если Чагатай сорвется с места в секунду и рванет со всех ног к лошади, крича своим готовым в дорогу туменам прыгать в седла, то все равно он появится под этими стенами не раньше чем через месяц, а то и два. И путь его пойдет вдоль ямской дороги по краю пустыни Такламакан.
По наиболее достоверным подсчетам, Чагатай объявится где-то в середине лета. Сорхахтани сделала руку козырьком, наблюдая, как продвигаются работы на стенах, где копошились мастеровые с лицами и руками, серыми от известковой пыли. К лету Каракорум ощетинится пушками, а толщина стен позволит выдержать приступ.
Сорхахтани протянула руку и растерла кусочек ноздреватого камня в порошок, после чего хлопком отряхнула ладони. А ведь уйму дел надо сделать еще до приступа. Империю они с Дорегене удерживают, можно сказать, на честном слове. Пока Гуюк не приведет домой тумены и не примет на себя все звания отца, пока народ не принесет ему клятву верности как хану, Каракорум остается уязвим. Удерживать стены предстоит два, если не все три месяца. Менее всего, понятно, хотелось бы увидеть перед столицей красный, а то и черный шатер.
В каком-то смысле победой Угэдэя было то, что город приобрел такую значимость. Чингисхан для клятвы мог бы просто созвать народ средь чиста поля, вдалеке от белых стен. Раздумывая над этим, Сорхахтани на секунду застыла. Нет, Чагатаю недостает воображения своего отца, да и Каракорум уже успел стать доподлинным символом величия ханской власти. Это уже преемственность. Кто бы в дальнейшем ни занял ханский престол, он должен вначале заручиться властью над этим городом. Женщина кивнула своим мыслям. Чагатай явится непременно. Просто обязан.
Легкой походкой Сорхахтани стала спускаться по ступеням с внутренней стороны стены. Попутно она обратила внимание на стенные зубцы, высота которых позволяла укрываться целому строю лучников и сквозь специальные прорези стрелять в штурмующих. В промежутках новые деревянные навесы укрывали на стене места для хранения стрел, воды для защитников и даже глиняных и железных горшков с черным порошком. Кешиктены со всей возможной быстротой пополняли запас продовольствия, ежедневно покрывая во всех направлениях многие сотни гадзаров, чтобы забрать у селян урожай. Рынки и загоны в городе давно опустели: живность из них забрали на пищу, выдав взамен лишь бумажки с оттиском печати Темугэ, — дескать, оплата будет потом. Настроение в городе уже тревожное, хотя открыто роптать никто не смеет. Не секрет, что по дорогам к востоку текли беженцы и колыхались повозки с целыми семьями, — в основном чужестранцы, надеющиеся спастись от печальной участи. В моменты уныния и тоски Сорхахтани с этими настроениями готова была согласиться. Взять, к примеру, Енкин: держался под натиском хана целый год, да так и не выстоял, хотя стены были не чета каракорумским: как-никак, их возводили целые поколения. Каракорум как таковой для осады не предназначен. Не на это рассчитывал Угэдэй, возводя красавец-город среди безлюдных равнин, где рядом несет свои воды река.