Империя Тигвердов. Невеста для бастарда
Шрифт:
А когда Павлику было почти два года, мы попали в аварию. Виктор вел «бэху» в своей обычной манере.
– Кольцевая – это для того, чтобы погонять! – говорил муж как раз в тот момент, когда мы вынеслись со стороны города и встраивались в поток машин. – Скорость – классная, двести. Смотри, как офигенски получилось, зад чуть закинуло. А ты чего плетешься!!!! Нет, смотри, выпрутся на Кольцевую и плетутся!
Он чуть сильнее, чем было необходимо, выкрутил руль, пошел на обгон – и мы цепанули тот самый автомобильчик, водитель которого взбесил моего мужа.
Я кричала, сын хрипел, железки и пластмасски сминались. Скрежет. Визг шин. Машина словно попала в водоворот, собрав на себя все проезжающие автомобили…
Когда все
– Помогите… Пожалуйста… – Я не могла кричать. Я могла едва слышно хрипеть. – Во имя всего святого, помогите…
Впервые за последние двенадцать лет я не испытывала паники, снова и снова вспоминая то, что произошло дальше… Наконец-то я могла с уверенностью сказать сама себе: «Нет, Ника, тебе не померещилось, ты не была в обмороке, все, что ты вспоминаешь сейчас, было на самом деле!» Легче не стало, наоборот, проблем прибавилось, и все-таки осознавать, что с тобой все в порядке, – ни с чем не сравнимое удовольствие! До сего момента эти воспоминания мучили и терзали… Смутными сомнениями…
Дверь машины вырвали, словно она была из бумаги. До сих пор в мельчайших подробностях помню длинные, легкие, будто прозрачные пальцы, тяжелые кольца, узкий рукав, закрывающий руку до костяшек… Помню, как сверкнуло золото вышивки, отражаясь в темно-карих глазах. Огромных, внимательных и… очень грустных. Золотые искорки, правильные черты лица, волны мягких каштановых волос, тонкая талия, перехваченная широким поясом со странным, но очень красивым узором, который почему-то отделился от хрупкой фигуры и поплыл на меня… Все это медленно исчезало из сознания…
– Сын… – все же шевельнулись мои губы, – сын…
– Надо же. Тоже мальчик. Сколько ему? – доброжелательно поинтересовалась незнакомка, словно мы встретились не в покореженной машине, а на какой-нибудь встрече новоиспеченных мамаш.
– Два. Скоро будет…
– Будет, – кивнула женщина. – Обязательно будет. Как и моему.
Я не видела, что она делает, слышала только мелодичное пришептывание на непонятном языке.
Потом заплакал Паша – горько и обиженно. Перепугано. Но сильно.
– Так, – тяжело дыша, проговорила женщина. – Все. Времени доработать до конца нет, но ничего. Шпагу в руки возьмет – и все разработается. Теперь вы. А то покалеченной маме без ног тяжело будет за таким сильным мальчиком бегать…
На мой лоб опускается теплая ладонь. Раздается мелодия непонятных слов – только более громкая, требовательная. Боль отпускает.
– Вот так-то лучше, – тихо говорит женщина. Внимательно, с каким-то печальным любопытством долго смотрит на меня. – Зачем вам такой мужчина?
И она брезгливо кивает на потерявшего сознание Виктора.
– У него только лоб разбит – и все. Он, в отличие от вас с сыном, остался бы жив. И даже не покалечился особо. Зачем рядом мужчина, который не защищает свою семью ценой собственной жизни? Оставь его. И шпагу дай сыну с первых шагов – разрабатывайте кисть. Не могу я задерживаться… Пора.
И она исчезла.
В тот же день, как только нас отпустили из больницы, а сотрудники ДПС и МЧС все никак не могли поверить, что мы с сыном не пострадали, я собрала вещи. Пренебрегла объяснениями, упреками свекрови – как же, ее мальчик под следствием, а я бегу – и ушла.
Виктор особо не расстроился.
– Любви между нами особой не было, – пожал он плечами. – По залету – это и есть по залету… Да и скучная ты. Драйва с тобой рядом никакого. Ботан.
Я смотрела на него и не понимала себя. Чем я думала? Где были мои глаза? Рядом со мной был мальчишка, который не умел ценить жизнь – ни свою, ни чужую. Ни даже жизнь своего сына.
Отец помог отделаться моему экс-супругу условным сроком – мне досталась квартира. Преподавать в Академии МВД я стала, будучи еще аспиранткой, потом защитила кандидатскую диссертацию. В восемь лет отвела Пашку на фехтование. Брали мальчишек постарше, но я уговорила. И через несколько лет сын выиграл первенство города, потом стал третьим в своей категории на России и попал в первую десятку олимпийского резерва. И понеслось… Соревнования, тренировки, репетиторы почти по всем предметам, чтобы не отставать в школе. Спасибо родителям – и моим, и Виктора: лагеря, мастер-классы и очень дорогую экипировку они брали на себя. Объяснять никому ничего, слава богу, мне ни разу не пришлось. Паша так был увлечен этим видом спорта, что все были уверены – заниматься фехтованием захотел он сам.
Я редко приходила на соревнования. Почему-то мне это причиняло боль… Каждый раз, когда наблюдала за тем, как легко, грациозно, на самом деле молниеносно сын делал выпад и неестественно выворачивал кисть… Почему-то лично для меня это выглядело как в замедленной съемке. Я снова слышала голос… Видела тонкие руки. Золотые искорки в темно-карих глазах. На меня снова плыл замысловатый узор, отделившись от тонкой талии. Снова охватывал ужас, холодели ладони и болела голова.
А через двенадцать лет после аварии ко мне в дверь постучалась измученная и раненая женщина. Это была она. Та, что спасла сына и меня на Кольцевой. Только на этот раз она была в черном брючном костюме. Волосы стянуты в хвост, миндалевидные глаза чуть подведены. Но почему-то именно этот современный вид показался мне маскировкой. Это была она, но ощущение, что именно тогда, много лет назад, я видела ее такой, какой она и должна быть, не проходило. Рядом с ней стоял бледный мальчик – Пашкин ровесник. И, когда странная гостья попросила помочь выжить ее сыну, как она помогла тогда моему, я помчалась на кухню за перекисью и бинтами, а когда вернулась – ее уже не было. Не обращая внимания на двух мальчишек, настороженно косящихся друг на друга, не обращая внимания на Пашку, который кричал про проход с радужной оболочкой, в котором исчезла незнакомка, – я села на пол и заплакала. Вся тяжесть этих лет вдруг отпустила сразу. При этом вопросов стало больше, чем ответов… Нет, я не сумасшедшая – эта женщина действительно была там, во время аварии. И да – я сумасшедшая, – потому что в моем коридоре появилась и исчезла женщина… А потом заговорил этот странный мальчик. Тихо, медленно и очень серьезно.
И вот я скрываюсь с двумя четырнадцатилетними мальчишками…
Сначала мы попетляли вдоль Кольцевой, выехать на нее у меня не хватало духа – проскочили Волхонским шоссе до Пулковского, там постояли в пробке до Гатчины. Потом неслись прочь, прочь от города по Киевскому шоссе. Доехали до неприметного поворота на Москву. Еще в городе мне пришло на ум странное название – Яжелбицы. Вот уж где я никогда не была… Там я решила свернуть с трассы.
Небо начинало сереть, когда я увидела указатель на нужный поворот. Дорога была такая, что казалось – по ней только что отработала эскадрилья тяжелых бомбардировщиков. Мы проехали через уже проснувшуюся деревеньку, постояли, пропуская стадо коров. Еще километров двадцать. Рассвет. И у меня резко стали слипаться глаза, машину повело. Я прижалась к обочине, вышла, ежась от холода. Где-то в машине был термос с кофе, который я сварила еще в Питере. Надо было бы достать. Но на заднем сиденье спали мальчишки – будить их было жалко.
Я огляделась – на пригорке виднелось несколько покосившихся домиков. Дымков над ними не было, мне стало интересно – что это такое. Я прошла по дороге немного вперед. И обнаружила замызганный указатель, на котором было написано «Большие Язвищи». Стрелка указывала на те самые домики, которые и привлекли мое внимание. Хмыкнула, мне здесь уже нравилось.
– Мама! – раздался от машины крик Паши.
– Что? – закричала я в ответ – и быстрым шагом направилась обратно. – Что-то случилось?