Империя Зла
Шрифт:
– А мы это равновесие восстановим, – буркнул Кречет. – И народ узрит, что проклятые жиды кровь народную пьют, и отечественные коммерсанты заворчат, что всякие так рабиновичи их деньги в Израиль переводят. А то у нас, как говорил классик, нет середины, а либо в рыло, либо ручку пожалуйте!
– А не получится, что снова в рыло?
– Размечтались! – сварливо сказал Краснохарев. – Вам бы только в рыло, чтобы под видом спасения рабочую силу в свой Израиль нагнать!.. Шиш вам. Как только начнутся перегибы, тут же пару репортажей из Израиля организуем. Так вот, мол, и так, евреи тоже, бывает, работают. Вот еврей – слесарь, вот – токарь, а
Кречет поморщился:
– Степан Викторович, ты уж, пожалуйста, научись отличать уголовников от террористов! Уголовники – это та дрянь, которая намеревается за счет других людей жить безбедно, а террористы – это, по определению Виктора Александровича... все камни на него... лучшие люди человечества. Они жертвуют собой для того, чтобы добиться лучшей жизни для своего народа. А многие так и вовсе мечтают осчастливить весь род людской! Не спорь, мы сейчас говорим пока только о чистоте замыслов. У уголовников замысел изначально подл и грязен, а у террористов чист настолько, что даже ангелы с белоснежными крыльями им в подметки не годятся!.. Я что-то не слыхал про ангелов, которые бы пожертвовали не то, что жизнью, а хотя бы перышком.
Коломиец спросил непонимающе:
– А как же с теми террористами, что захватили автобус в Саратове?
Сказбуш фыркнул, ему все понятно, а Коган пояснил туповатому министру культуры:
– Расстрелять на месте, но закопать – с воинскими почестями!
Кречет скривился, проклятые евреи над, чем только не фиглюют, но смолчал, явно предполагал что-нибудь подобное, а Сказбуш педантично поправил:
– То были не террористы, а уголовники. Потребовали не свержения диктатуры проклятого Кречета, а всего лишь мешок с долларами. Какие почести? Вот если бы борьба против режима самодура Кречета, тогда бы, конечно... и почести, и памятник и пособие их семьям...
Кречет не выдержал, рявкнул:
– Хватит, разгыгыкались! Начинается великое наступление на Штаты, вы хоть понимаете? Нет-нет, не войсками... Настоящее наступление и раньше начиналось с разглядывание карты, затем – с чертежных столов ученых, а теперь... теперь с идей!
Яузов пробурчал скептически:
– Но что идеи против танков? Или авиации, которая в США традиционно сильна?
– Идеи, дорогой – самое мощное оружие. Идеи поражают тех, у кого в руках гашетка самолета, рычаги танка, ядерная кнопка. И от этого человека зависит, в какую сторону бабахнуть.
Яузов и Коган, едва не стукаясь лбами, уже посерьезнели, рассматривали таблицы с десятками кривых, от которых у меня зарябило в глазах. Коган на время забыл, что Яузов потомок Скалозуба и унтера Пришибеева, а Яузов до ближайшего перекура решил не рассматривать министра финансов как хитрого шпиена в пользу мирового сионизма.
Вообще-то козе ясно, что человек, который не побывал националистом или антисемитом, вообще не может быть государственным деятелем. Это обычные болезни роста, даже не болезни, а неотъемлемые этапы становления полноценной личности. Всяк, кто их пропустил – неполноценен. В детстве всякий патриот своего дворика, а на соседние смотрит как на земли врага. Затем начинается деление, если он горожанин, на свою улицу и чужую. Чуть позже – на центровых и окраинных.
Затем, повзрослев, внезапно понимает, что он принадлежит к такой-то национальности. А в их страну, город понаехали всякие (кавказцы, чернозадые, эти русские, хохлы, москали, жидовня и т.д.), и надо ее защищать.
Попутно узнается, что в науке, культуре, правительстве евреев больше, чем должно было бы быть по справедливости, т.е., в процентном отношении, и начинается борьба против этих сионистов, что хотят захватить весь мир и поставить своего израильского царя, что сидит в подполье и ждет своего часа.
Ну, а потом, повзрослев еще, человек приходит к странной идее, что его мир – это не его родной дворик, не родная улица, даже не город и страна, а весь род человеческий. Что все мы от одной обезьяны... странно было бы, если бы разом у двух-трех произошла такая редчайшая мутация, давшая разум, что все мы человеки, и надо заботиться о благе всего рода или вида, что точнее, а о дворике или улице пусть пока заботятся те, кому предстоит дорасти...
Конечно, в большинстве человеки не успевают дорасти до такого понимания. Не всем же хватит сорока или шестидесяти лет, кому-то понадобилось бы и пару тысяч. Еще больше тех, кто по скудоумию просто не способен идти по этапам. Он таков, какова на дворе погода. Ему говорят, что плохо быть антисемитом, он соглашается и всем готовит, что плохо быть антисемитом. Если же авторитетно, т.е., со страниц газет и по телевидению толстый и с важным голосом объявит, что важнее всего национальная идея, и что надо всех инородцев под корень, этот человечек с готовностью пойдет точить нож.
Похоже, все наши члены кабинета успели пройти нормальные этапы социального роста, это видно по шуточкам по адресу Когана, Коломийца, Яузова и даже Кречета. Коломиец уж слишком хорошо знает историю запорожского казачества, помнит, как Богдан Хмельницкий за успешный поход на Москву получил золотую саблю от польского короля, знает все украинские казачьи песни... Коган хитрее, не проговорится, но не дурнее же Коломийца, хотя тот гордо твердит, что где пройдет хохол, там двум евреям делать нечего, на что Коган многозначительно улыбается.
Но все же никто из них не вернется к пройденным этапам, на то и пройденные, зато хорошо понимают тех, кто еще на тех, предыдущих ступеньках. Знают силу тех эмоций, знают, как действуют, а вот девственник, который «не был, не участвовал, не значился...», на высоких постах опасен. Еще неизвестно, на каком фаллосе невинность потеряет! Такие пусть сидят на своих огородах, участвуют в дог-шоу и воюют за сохранение Арала...
Кречет ходил взад-вперед по кабинету, только трубки с «Герцоговиной-Флой» недостает, хмурился, сопел, лицо злое как у бульдога. Сказбуш встал, когда на него обрушился тяжелый взгляд президента, руки по швам, а Кречет проронил:
– Что нового с американской базой у наших границ?
– Платон Тарасович... Дело очень серьезное. Я говорил с Забайкаловым. Да вы и сами знаете! Дипломатических рычагов нет, а со слабыми Штаты не считаются.
Кречет кивнул с нетерпением:
– Конкретно, что вы предлагаете?
– Надо действовать тоже... жестче. Как они, так и мы.
Кречет на мгновение задумался, кивнул:
– Что ж, придется потревожить кое-кого из наших ребят там.
– Давно пора, – вырвалось у Сказбуша.