Империя
Шрифт:
Дел уже рассказывал Каролине об удивительном жилище Хэя — Адамса в Вашингтоне. Они дружили еще со времен Гражданской войны; их жены тоже были симпатичны друг другу, что Каролина находила непостижимым и сказала об этом Делу, немало смутив его невинную душу. Уехав из Кливленда, штат Огайо, где Хэй сначала работал на своего тестя, а потом стал его компаньоном, Хэи перебрались в Вашингтон, главным образом из-за Генри Адамса, который поселился там, как он объяснил Каролине, повинуясь закону природы, гласящему, что Адамсы всегда тяготеют к столицам. Поскольку ему не суждено было стать президентом подобно двум своим предкам, он решил по крайней мере обосноваться напротив Белого дома, где столь плачевно правили оба Адамса, и там, поблизости от своего фамильного дома, он имел возможность писать, предаваться размышлениям и с помощью закулисных манипуляций даже влиять на ход истории.
Со временем Хэй и Адамс построили дом на две семьи на Лафайет-сквер, здание из красного кирпича в романском стиле, известное Каролине по фотографиям; Делу еще предстояло познакомить ее с внутренними покоями. Хотя обе части дома физически составляли единое целое, они не соединялись между собой внутренней дверью. В этом общем доме Хэй дописал нескончаемое жизнеописание Линкольна, а Адамс создал большую часть своего труда о правлении Джефферсона [19] и Мэдисона [20] , продемонстрировав, по словам Хэя, что Адамсы, впрочем, редко упоминаемые в тексте, почти никогда не ошибались, — в отличие от своих оппонентов Джефферсона, Мэдисона и этого злодея Эндрю Джексона [21] , чья статуя в центре Лафайет-сквер всегда маячила перед глазами Генри Адамса; он изо всех сил старался не замечать этот малоприятный символ политического крушения своего деда, не говоря уже об американской республике. Разве не с Джексона началась эпоха политической коррупции, которая пышно цветет до сих пор? Но несмотря на миазмы коррупции, два богатых историка жили бок о бок в согласии, воздействуя на события разнообразными тончайшими инструментами; среди этих инструментов не последним был сенатор Дон Камерон, наследственный владыка Пенсильвании. Когда Линкольн однажды поинтересовался, будет ли воровать отец Дона, Саймон Камерон, если он назначит его военным министром, пенсильванский коллега Саймона сказал президенту, что докрасна раскаленную печку он, пожалуй, не украдет. Когда эти слова дошли до ушей Саймона, он потребовал извинений. Конгрессмен согласился признать свою неправоту, заявив: «Поверь, я отнюдь не утверждал, что ты не украдешь раскаленную печку».
19
Джефферсон, Томас (1743–1826) — 3-й президент США (1801–1809).
20
Мэдисон, Джеймс (1751–1836) — 4-й президент США (1809–1817).
21
Джексон, Эндрю (1767–1845) — 7-й президент США (1829–1837).
Когда Хэй перебрался в романскую крепость напротив Белого дома, его карьера, казалось, подошла к концу. Но затем политический барометр снова показал на Огайо, этому штату в очередной раз суждено было дать Америке президента; кандидатом стал губернатор штата Уильям Маккинли, по прозвищу Майор. Ветеран Гражданской войны и долгие годы член палаты представителей, Майор поклялся в вечной верности покровительственному тарифу, этому символу веры истинных республиканцев, чем привлек к себе благосклонное внимание партийных боссов и торговых магнатов. Маккинли был в их глазах безукоризненным кандидатом. Он был беден, следовательно, честен; красноречив, но без оригинальных идей, следовательно, безопасен; предан своей жене-эпилептичке, которая всегда сидела за столом с ним рядом, и как только у нее начинались конвульсии, он тотчас накидывал ей на голову салфетку и продолжал разговор, как будто ничего не случилось; когда конвульсии проходили, он убирал салфетку и жена возобновляла прерванный обед. Хотя миссис Маккинли в целом не была идеалом в качестве потенциальной Первой леди, ее нездоровье и преданность мужа вызывали отклик в бесчисленных сентиментальных душах.
К несчастью, Маккинли разорился на самом старте избирательной кампании. Из дружеских чувств он поставил свою подпись на долговом поручительстве на 140 тысяч долларов, которое друг оказался не в состоянии оплатить. Кампания Маккинли едва не кончилась, так и не начавшись, что сулило победу на выборах так называемому мальчику-оратору с берегов реки Платт, огнедышащему популисту и врагу богачей Уильяму Дженнингсу Брайану [22] . Но поскольку в случае победы Брайана даже луна покраснела бы от крови новой гражданской войны, менеджер кампании Маккинли, богатый бакалейщик по имени Марк Ханна обратился к другим столь же богатым людям, в том числе и к Хэю, с просьбой оплатить поручительство и спасти луну от грозившей ей печальной участи. Майора переполняло чувство благодарности. Хэй, которого обошли с назначением на высокий дипломатический пост при прошлом президенте, поскольку считалось, что его «назначение лишено политического смысла», теперь оказался в фаворе у нового лидера из Огайо, поселившегося напротив, через дорогу.
22
Брайан, Уильям Дженнингс (1860–1925) — политический деятель, государственный секретарь США (1913–1915). Три раза был кандидатом демократической партии на пост президента и все три раза потерпел поражение на выборах (1896, 1900 и 1908).
Майор назначил Хэя послом при Сент-Джеймсском дворе; Хэй приехал в Лондон год назад в сопровождении Генри Адамса, чей отец, дед и прадед занимали когда-то этот пост. В Саутхемптоне посла и его спутников встречал Генри Джеймс, всегда державшийся в стороне от политики, околополитических кругов и просто знаменитостей. Но на сей раз, проявив неожиданную лояльность, он появился в таможне, немедленно атакованный международной прессой. Понаблюдав, с каким мастерством Хэй обращается с цветом британской журналистики и ее колючками, Джеймс прошептал на ухо Хэю, но так, что его услышали многие: «Как вы терпите всех этих насекомых, что мельтешат вокруг и говорят вам гадости?» — «Этого человека я впервые вижу», — с комичной суровостью сказал Хэй, садясь в поджидающий его экипаж.
— Так или иначе, — подытожил Дел свой рассказ Каролине, — фирма Хэя — Адамса процветает с тех пор, как они поселились в своем общем доме.
Каролина чувствовала, что здесь не обошлось без умолчания.
— Но ведь с самого начала были две дружеские семейные пары?
— Да. Мои родители и супруги Адамсы.
— Что же стало с миссис Адамс?
— Мариан умерла еще до того, как они поселились в этом доме. Это была милая миниатюрная женщина — вот то немногое, что я помню. Говорят, она была блистательна и умна для женщины. Увлекалась фотографией, сама проявляла и печатала. Была очень талантлива. У нее было ласковое прозвище Кленовый листочек.
— Отчего она умерла?
В глазах Дела Каролина прочитала сомнение. В самом деле, можно ли ей доверять? И до какой степени? Впрочем, он наверняка знает только то, что знают другие, подумала она.
— Она покончила с собой. Выпила реактив. Адамс нашел ее лежащей на полу. Это была мучительная смерть.
— Почему она так сделала? — спросила Каролина, но не получила ответа.
Гости потянулись в столовую, выходившую окнами на юг, откуда открывался роскошный вид на Кентский Уильд. Миссис Камерон подбежала к Хэю.
— Он приехал! Говорит, что вы его пригласили.
— Кто? — спросил Хэй.
— Мистер Остин [23] . Наш сосед и ваш поклонник.
— Боже, — пробормотал Хэй. — Он думает, что я тоже поэт.
— Но вы же со всем триумфом были… — начал Джеймс.
— Скажите Остину, что тут ошибка. — Однако дворецкому никто ничего не успел сказать.
— Всеанглийский поэт-лауреат Альфред Остин с супругой! — возгласил Бич.
— Какая радость! — воскликнул Хэй нарочито громко, чтобы все могли его слышать и оценить, и поспешил навстречу самому скучному, по мнению многих, английскому поэту.
23
Остин, Альфред (1835–1913) — английский поэт.
Каролина сидела за столом между Делом и Генри Джеймсом. Столовая была самой приятной из всех парадных комнат старого дома, и миссис Камерон умело управлялась здесь со всеми — с детьми, подростками, государственными деятелями, а сейчас и с бесцветным поэтом, увенчанным королевскими наградами.
— У мистера Остина сложилось впечатление, что наш друг Хэй является американским поэтом-лауреатом, — сказал Джеймс, отдавая должное палтусу в сметане. Напротив него маленькая девочка Керзон фыркнула на свою гувернантку, вероятно, что-то ей несправедливо запретившую.
— Отец уверяет Остина, что не написал ни строчки с тех пор, как…
Как низкая громовая струна органа, зазвучал голос Джеймса, вырывающийся из набитого палтусом рта:
Спасти от гибели дитя, Взрастить его без жалоб и без стонов, Клянусь, почетнее стократ, Чем праздность у подножья Трона.Половина присутствующих зааплодировала четверостишию. Голос Джеймса звучал на редкость завораживающе.
— Это произведение всегда казалось мне удивительно трогательным, хотя и не вполне тактичным с точки зрения богословов, — сказал поэт-лауреат.