Империя
Шрифт:
Однако больше никого нам прикончить не удалось. Серые валуны спин мелькали далеко на равнине, их окружали валуны поменьше, как стадо мамонтов, только стократ опаснее. Вслед им бессильно смотрели охотники, сжимая свое бесполезное оружие.
Кабаны ушли, прорвали небрежно неровную цепь охотников, оставив после себя с десяток убитых, да двоих покалеченных.
Кровь. Зеленая трава под ногами превратилось в бурое осклизлое месиво, смешанная отчаянно упираемыми в землю подошвами грубых деревенских сандалий.
Тут и охоте конец.
Кабанья
— Часто такое у вас бывает? — Улучив момент, когда все хлопотали над ранеными, спросил я у Шестого.
— Когда как повезет. — Хмуро сказал он. — Сегодня вот не повезло, в том году нормально было, и в прошлом, а вот позапрошлый год — тоже не везло.
Кто-то страшно кричал на другом конце поля. Высокий захлебывающийся крик, на одной ноте, он все длился и длился, напитав собой пахнущий кровью и утром прозрачный, чистейший воздух.
И почему я раньше не слышал этот крик? Что же стало с человеком-то?
Невольно я обернулся туда, даже сделал пару шагов… И крик оборвался резко и внезапно. Поздно.
Из лесу стали появляться горе-загонщики. Я сам не заметил, как у меня на шее повисла Ива, краем глаза я увидел Ветку, стоявшую с абсолютно белым лицом над телом Светлого.
Жаркое дыхание Ивы обжигало мне лицо, я прижал к себе измученную плачущую девушку, и чувствовал, как слезы насквозь промочили мне рубашку, и так уже мокрую от пота и капелек крови.
— Кен, Кен, живой… — Зашептала она горячо. — Я тебя больше никуда не отпущу, Кен, не надо было тебе сюда… Кен…
Надо было что-то говорить, как-то ее успокоить, но я просто не имел сил на разговоры. Смертельная усталость навалилась на меня, как камнепад. С каждой секундой становилось все тяжелее и тяжелее, и вместе с тем я понимал, что меня постепенно отпускает…
Все кончилось. На сегодня все кончилось. Стадо ушло.
Главный Охотник уцелел, конечно же. Я понял это до того, как услышал его голос. Его силуэт мелькал среди сбившихся в стадо понурых охотников. Главный Охотник что-то втолковывал своим подопечным.
Ветка с безумным взглядом стояла на коленях над трупом Светлого, и непрерывно оглядывалась, задевая взглядом и нас, и в ее глазах светилась такая надежда, что вот-вот человек этот встанет, широко и сильно улыбнется, обнимет ее, как я обнимаю Иву, и скажет, что все, абсолютно все в порядке, что можно идти домой, да и пора…
Волосы девушки как-то незаметно растрепались и повисли мокрыми сосульками, а сухие и надеющиеся глаза жгли мир белым огнем. Меня бросило в жар, тело закололи горячие-горячие иглы. Если бы был цел «Поморник», одна единственная его реанимационная камера… Да больше половины тут вернулись, больше половины!
Я прижимал к себе Иву. Я не хотел, чтобы она обернулась и увидела эти глаза, увидела то, что зверь может сделать с человеком. Ива все больше и больше прижималась ко мне, ее слезы утихли, а я смотрел, как кровавая трава лежит под коленями Ветки.
Восемь охотников убито. И еще пять загонщиков — две женщины и три паренька, кого порвали вспугнутые со сна кабаны. И шестеро раненых, один из которых точно не доживет до рассвета.
Наши потери, уточненные и сложенные в ряд.
Их тела собрали женщины. Одного паренька вообще разорвало пополам, тела охотников тоже выглядели словно побывавшие в мясорубке. Я не стремился их разглядывать. Я понимал, что еще немного, совсем немного, совсем чуть, и со мной могло бы быть то же самое. Средневековый мир оказался быстрым и скорым на расправу.
Иногда так странно читать где-то в исторических хрониках — «Задрал медведь на охоте». Каждый знает, что пуля или луч бьют хорошо, и чтобы медведя этого не уложить, надо быть полнейшим неумехой. Бац, выстрел, и в звере образуется сразу пару дырок, навылет. Или дырок не образуется, есть шокеры, чтобы шкуру не портить. Шширк! И любое живое существо размером со слона валиться с полным поражением нервной системы.
А вот тут! А попробуй-ка ты, охотник, выйди на этого зверя — и без шокера, и без ружья, и даже без оружия нормального, а с каким-то дрекольем, мать его так. Тут уже не до чужой шкуры, тут свою бы целой сохранить!
Вот так развлечение может превратиться в способ жизни и в способ выживания… И очень быстро. Или ты кабана, или кабан тебя. И если кабан тебя, то твоя семья тоже за тобой, потому что ты у них один добытчик и приносчик всего разного.
Я не понимал, что происходит, я, человек своего времени и своего мира, я всего лишь лейтенант ВКС, меня не готовили к такой жизни! Ничто, чему учили меня в Академии, не могло помочь мне тут, в этом мире.
Но мяса наготовили много. Едва убрали мертвых, как Главный Охотник приказал разделывать туши, пока они не протухли.
И началось. Глухарей стаскивали споро, мальчишки, отворачиваясь от крови, волокли туши в сарай — иногда волокли вдвоем, если глухарь попадался очень уж тяжелый. С кабанами было сложнее. Их приходилось разрубать на куски, куски бросать на волокуши, а уже потом волочь все это в сарай.
А тут еще и священник появился, принялся бродить между работающих и бормотать молитвы. Не знаю кого как, но меня это дико раздражало, и все время вызывало желание рубануть маленьким разделочным топориком ему по ноге. Чтобы сел куда-нибудь и отдохнул.
Махали топорами и ножами как проклятые. Какой-то истерический темп работы, который сразу задал Главный Охотник, начался и не думал кончаться.
Кровавая работа мне надоедала, но не было никакой возможности от нее отвертеться. Приходилось вкалывать, как и всем остальным. Ива куда-то подевалась, и я очень надеялся, что она ушла обратно в деревню, и не видела того, что тут происходит.
Хорошо, что уже убрали тела убитых. Очень хорошо…
Мах топором, широкий мазок, рассекающий мышцы туши. Крови уже не было, она вся вытекла раньше.