Империя
Шрифт:
Географические границы между странами или даже между центральными и периферийными, северными и южными группами государств более не являются определяющими в структуре мирового разделения и распределения производства, накопления и социальных форм. Благодаря децентрализации производства и консолидации мирового рынка, распределение и перемещение капитала и рабочей силы в мировом масштабе приобрели такой размах и такие формы, что более не представляется возможным определить ту или иную значительную географическую область как центр или периферию, Север или Юг. В таких географических регионах, как Южный Конус [492] или Юго-Восточная Азия, все уровни развития производства могут существовать одновременно и рядом — от высочайшего уровня развития технологии, производительности труда и накопления вплоть до самых неразвитых форм; при этом сложный социальный механизм обеспечивает их различие и взаимодействие. В крупнейших городах труд также представлен самыми различными формами, от вершин капиталистического производства до его дна: подпольные мастерские, использующие труд нелегальных
492
Южный конус — общее название стран юга Южной Америки: Аргентины, Бразилии, Парагвая, Уругвая и Чили.
С определенной долей правоты можно возразить, что голоса, доминирующие в новом глобальном порядке, настойчиво объявляют национальные государства "умершими" только в тех случаях, когда понятие "нация" становится революционным оружием угнетенных, когда его берет в свои руки "весь мир голодных и рабов". После победы национально-освободительных движений и образования потенциально дестабилизирующих, опасных для ведущих государств международных объединений, утвердившихся за десятилетия, прошедшие после Бандунгской конференции, что может более всего подорвать влияние национализма и интернационализма в странах Третьего мира, чем лишение их главной опоры — национального государства! Иными словами, в соответствии с данной точкой зрения, которая дает одну из весьма правдивых версий этой сложной истории, национальное государство, являвшееся гарантом международного порядка и основой империалистической экспансии и суверенитета, стало в результате роста и объединения антиимпериалистических сил элементом, в наибольшей степени угрожающим этому порядку. Таким образом, империализм в ответ вынужден был отказаться от преимуществ своего собственного оружия и уничтожить его, пока оно не было использовано против него самого.
Мы полагаем, что было бы величайшей ошибкой испытывать какую-либо ностальгию по временам существования национальных государств или вновь проводить политику, основанную на принципе нации. Во-первых, подобные попытки не имеют смысла, т. к. упадок национального государства — это не просто следствие определенной идеологической установки, которую можно изменить усилием политической воли, это структурный и необратимый процесс. Нация являлась не просто явлением культуры, неким чувством принадлежности и сопричастности к историческому наследию, а, прежде всего, экономико-правовым образованием. Снижающаяся эффективность этого образования ясно прослеживается через эволюцию ряда международных экономико-правовых институтов, таких как ГАТТ (Генеральное соглашение о таможенных тарифах и торговле) [493] , Всемирная торговая организация, Всемирный банк и Международный валютный фонд. Глобализация производства и обращения, подкрепленная ростом наднациональных правовых институтов, снижает эффективность правовых структур, действующих на национальном уровне. Во-вторых, что еще более важно, даже если бы идея нации все еще оставалась эффективным оружием, она содержит в себе целый ряд репрессивных идеологий и структур (как мы доказывали в Разделе 2.2), и поэтому любая ориентированная на нее стратегия должна быть отвергнута.
493
GATT — General Agreement on Tariffs and Trade.
Общее выравнивание или сглаживание социального пространства, как в отношении угасания гражданского общества, так и с точки зрения стирания национальных границ, не подразумевают исчезновения социального неравенства и сегментации. Напротив, они становятся в значительной степени более жесткими, но принимают при этом иную форму. Можно сказать, что центр и периферия, Север и Юг более не определяют сущность международного порядка, смещаясь ближе друг к другу. Для Империи характерно тесное сосуществование совершенно разных типов населения, рождающее ситуацию постоянной социальной угрозы и требующее наличия мощных аппаратов общества контроля, способных обеспечить разделение и гарантировать управление новой структурой социального пространства.
Особенности городской архитектуры в мировых мегаполисах иллюстрируют один из аспектов этой новой сегментации. Где разрыв между богатством и бедностью увеличился, а физическое расстояние между богатыми и бедными, наоборот, сократилось, как это произошло в таких мировых центрах, как Лос-Анджелес, Сан-Паулу и Сингапур, там требуется принимать действенные меры для разделения. Лос-Анджелес, вероятно, является лидером в том, что Майк Дэвис называет "крепостной архитектурой", когда не только частные дома, но и деловые центры, а также правительственные здания располагают открытым и доступным пространством внутри за счет создания закрытого и непроницаемого внешнего периметра [494] . Эта тенденция в проектировании городов и архитектуре выразила в конкретной, осязаемой форме то, что мы назвали ранее исчезновением внешнего или разрушением публичного пространства, ранее служившего местом свободного и незапрограммированного заранее социального взаимодействия.
494
См.: Mike Davis, City of Quartz: Excavating the Future in Los Angeles (London: Verso, 1990), pp. 221–263.
Этот анализ архитектурных тенденций является только кратким вступлением к проблематике нового разделения и сегментации, происходящих в обществе. Новые разделительные линии в наибольшей степени определяются политикой в сфере трудовых отношений. Компьютерная и информационная революция, позволившая соединить в режиме реального времени различные группы рабочей силы по всему миру, привела к ожесточенной и неограниченной конкуренции между работниками. Информационные технологии были использованы для того, чтобы ослабить структурное сопротивление рабочей силы, как с точки зрения устойчивости системы заработной платы, так и в отношении культурных и географических различий. Таким образом, капитал смог навязать рабочей силе темпоральную гибкость и пространственную мобильность. Следует со всей определенностью сказать, что процесс ослабления сопротивления и стойкости рабочей силы стал в высшей степени политическим процессом, направленным на достижение формы управления, обеспечивающей максимизацию экономической прибыли. Вот где теория имперского административного действия становится для нас основной.
Имперская политика в области трудовых отношений направлена, в первую очередь, на снижение стоимости труда. Это по сути напоминает процесс первоначального накопления, процесс повторной пролетаризации масс. Регулирование продолжительности рабочего дня, являвшееся подлинной основой социалистической политики последних двух столетий, было полностью уничтожено. Рабочий день в наши дни часто продолжается двенадцать, четырнадцать, шестнадцать часов, без выходных и отпусков; к работе в равной степени привлекаются мужчины, женщины и дети, а также старики и инвалиды. У Империи найдется работа для каждого! Чем менее регулируемым является режим эксплуатации, тем больше появляется работы. На этой основе рождается новая сегментация рабочих мест. Она определяется (говоря экономическим языком) различными уровнями производительности, но для описания сути перемен достаточно сказать, что работы становится больше, а заработная плата снижается. Подобно тому, как бич Божий проходит по обществу (так Гегель описал введение варварских законов Аттилой, вождем гуннов), новые нормы производительности дифференцируют и сегментируют рабочую силу. В мире по-прежнему есть регионы, где нищета способствует воспроизводству рабочей силы с минимальными затратами, в крупных городах по прежнему есть районы, где различия в потреблении заставляют бедняков продавать свой труд задешево, подчиняясь еще более жестокому, чем раньше, режиму капиталистической эксплуатации.
Движение финансовых потоков в той или иной мере подчинено тем же утверждаемым в глобальном масштабе правилам, что и гибкая организация рабочей силы. С одной стороны, спекулятивный и финансовый капитал стремится туда, где стоимость рабочей силы является наименьшей, а административное давление, гарантирующее возможность ее эксплуатации, — наибольшим. С другой стороны, страны, в которых сохраняются жесткие структуры организации труда, препятствующие ее полной гибкости и мобильности, подвергаются наказанию, мучениям и, в конце концов, уничтожаются мировыми финансовыми механизмами. Фондовый рынок падает, когда уровень безработицы снижается, то есть фактически когда число рабочих, которые не являются абсолютно мобильными и готовыми к любым изменениям, растет. То же самое происходит, когда социальная политика в том или ином государстве не в полной мере соответствует имперской установке на гибкость и мобильность — или лучше сказать, когда отдельные элементы государства благосостояния сохраняются как свидетельство стойкости национального государства. Финансовая политика обеспечивает проведение в жизнь сегментации, диктуемой политикой в сфере трудовых отношений
Страх перед насилием, бедность и безработица являются, в конечном счете, главной силой, устанавливающей и поддерживающей эту новую сегментацию. В основе различных новых форм сегментации лежит политика коммуникации. Как мы отмечали выше, сутью информации, передающейся посредством системы коммуникаций, является страх. Постоянный страх нищеты и боязнь будущего заставляют бедных бороться за получение работы и поддерживают разногласия в среде мирового пролетариата. Страх является важнейшим залогом новой сегментации общества.
Описав, как традиционные социальные барьеры уничтожаются в процессе образования Империи, и как одновременно создается новая сегментация, мы должны рассмотреть административные образования, при помощи которых развиваются эти процессы. Нетрудно заметить, что данные процессы противоречивы. Когда власть приобретает имманентный характер, а суверенитет трансформируется в идею полномочий правительства, функции управления и режим контроля должны развиваться в направлении, сглаживающем различия. Однако в ходе этого процесса различия, наоборот, углубляются таким образом, что имперская интеграция рождает новые механизмы разделения и сегментации разных слоев населения. Проблема имперской администрации состоит, следовательно, в том, чтобы управлять этим процессом интеграции и, соответственно, усмирять, мобилизовывать и контролировать разделенные и сегментированные общественные силы.