Имперские войны: Имперские танцы. Имперские войны. Имперский гамбит
Шрифт:
– Совсем недавно это была пушка, а не ружье, – заметил Клозе.
– Это неважно, если вы понимаете, что я имею в виду.
– А если не понимаем?
– Тогда это тем более неважно, – сказал Юлий. – Наливай.
– Я давно хотел тебя спросить, – сказал Клозе. – Почему тебя так зовут? Это как-нибудь связано с Древним Римом?
– А то, – сказал Юлий. – Папаша был без ума от Цезаря.
– Не повезло, – сочувственно сказал Клозе.
– Мне как раз повезло, – сказал Юлий. – Моего старшего брата зовут Гай.
– Интересно, а как зовут твоего отца?
– Старого
– Гай, – сказал Клозе, словно пробуя слово на вкус. – Юлий. Гай. Юлий. Гай.
– А самого отвратного из наших сторожевых псов всегда звали Брутом, – сказал Юлий.
– У тебя случаем нет сестры по имени Цезарина?
– Нет. Сестру маме удалось отстоять.
– И как ее зовут?
– Зачем тебе знать, как зовут мою сестру? – подозрительно спросил Юлий.
– Просто так, – сказал Клозе.
– Я не обязан удовлетворять твое праздное любопытство, – сказал Юлий.
– Не обязан, – согласился Клозе. – Но все-таки как ее зовут?
– Пенелопа, – сказал Юлий. – Мама с ума сходит по Гомеру.
Глава 4
Утром Юлия вызвал к себе контрразведчик.
Майор Дэвис воспринимал свое назначение на базу 348-М как ссылку. Поскольку ему не удавалось забавляться в боевых вылетах, пилоты и механики сторонились его, а общаться с рядовым составом он считал ниже своего достоинства. Майору Дэвису было куда скучнее остальных, и он развлекался, подозревая окружающих во всех смертных грехах, особенно если таковые грехи карались расстрелом.
Впечатление о его работе немного смазывалось тем фактом, что на базе за весь период его службы так никто и не был расстрелян, но майор Дэвис не терял надежды и старался вовсю.
Когда Юлий вошел в кабинет майора, на большом дисплее контрразведчика красовалось его личное дело с фотографиями и отрывками из официальной хроники. Юлий ненавидел свое досье. На его взгляд, для двадцати пяти капитанских лет оно было неприлично объемным.
Юлий со всем возможным комфортом попытался устроиться в неудобном кресле для посетителей и вперил в майора взгляд своих невинных глаз.
– Доброе утро, капитан, – сказал майор.
– Утро – это то время суток, которое я предпочитаю проводить в постели в бесчувственном состоянии, называемом сном, – сказал Юлий. – А потому оно по определению не может быть добрым, если я сижу в дурацком казенном кресле и меня готовятся допрашивать.
– Как знаете, – согласился майор. – Кстати, нашу беседу никак нельзя назвать допросом.
– А как ее можно назвать?
– Это будет длинный и обстоятельный разговор, – сказал майор.
– Замечательно. – Юлий достал из кармана длинную и обстоятельную сигару, обрезал ее ножичком с золотой рукояткой, на которой был выгравирован герб его рода, стараясь держать ножик так, чтобы герб был хорошо виден майору. Спрятав ножик, он долго раскуривал сигару от золотой зажигалки с тем же гербом, а потом выпустил по направлению к майору клуб дыма.
– Вообще-то я не курю, – сказал майор.
– Это хорошо, – кивнул Юлий. – Это значительно экономит деньги, ибо пересадка легких – весьма дорогостоящая операция.
– Почему вы позволяете себе курить в моем кабинете?
– Курение на военной базе запрещено только в технических помещениях, к коим ваш кабинет причислить невозможно, – объяснил Юлий. – Так что своей сигарой я не нарушаю никаких правил.
– Но вы могли бы спросить меня, не имею ли я чего-нибудь против вашей сигары.
– Зачем? – спросил Юлий. – Я же знаю, что вы против.
– Я не говорю уже о правилах элементарной вежливости, но я старше вас по званию.
– Я не нахожусь в вашем прямом подчинении, и вы не имеете права мне приказывать.
– Этим вы хотите выразить мне свое неуважение, капитан?
– Каждый понимает в меру своего собственного неуважения.
– Вы думаете, что вам все позволено только потому, что вы граф?
– Откровенно говоря, да, – сказал Юлий. – И я не понимаю, на каком основании вы можете требовать уважения к своей персоне. Уважение – это такая штука, которая предполагает взаимность, а вы выказываете человеку неуважение, вызывая его в свой кабинет. Ибо такой вызов может означать только две вещи: либо человек шпион и диверсант, либо он знаком со шпионом и диверсантом и вы хотите, чтобы он сдал своего знакомого и стал стукачом. Согласитесь, вряд ли ваш жест можно назвать проявлением уважения ко мне, так что я нахожусь в полном праве не уважать вас в ответ.
– Значит, вот так, да?
– Именно, – сказал Юлий.
– Вы думаете, я не найду на вас управу?
– Не знаю, – сказал Юлий. – Но это представляется мне маловероятным. Видите ли, майор, дело в том, что мои преступления в подведомственной вам области может расследовать только Управление имперской безопасности, а оно вряд ли будет заниматься такими мелочами, как курение в вашем кабинете. Хочу, кстати, заметить, что глава Управления генерал Краснов – старый и очень хороший друг моего отца. Я не имею в виду ничего предосудительного, генерал – весьма твердый и принципиальный человек, и если он застукает меня на каком-нибудь серьезном проступке, то расстреляет безо всяких сомнений и проволочек. Но в мелких разногласиях с контрразведкой, типа проявления неуважения к одному из ее доблестных представителей, он вряд ли примет сторону контрразведки.
Разногласия между УИБ и армейской контрразведкой, конец которым не смог положить даже авторитет лично вмешавшегося в конфликт императора, давно уже стали данностью для всех граждан Империи, хоть как-то контактировавших с любой из этих организаций, так что вряд ли Юлий сказал майору что-то новое и сильно его удивил.
– Вы – хам и наглец, – сказал майор.
– Поосторожнее с такими словами, – заметил Юлий, пуская очередной клуб дыма. – Императорский эдикт о разрешении дуэлей еще никто не отменял, а за такие слова я могу бросить вам вызов. Хоть вы и не аристократ и поединок с вами не сделает мне большой чести, но я готов пойти на такой риск. Вы хорошо фехтуете? А стреляете как?