Имперский крест
Шрифт:
«Почтовый ящик» стал медленно выцветать и таять, и через несколько секунд исчез совсем.
– Переместился, – с облегчением выдохнул Терехов.
Прошло еще секунд десять, воздух над постаментом стал стремительно сгущаться, и наконец «почтовый ящик» вновь материализовался на прежнем месте. Только теперь он не был пустым. Профессор поднял передний щиток, запустил руку в «камеру» и достал циркониевый браслет, который когда-то принадлежал его брату.
При виде браслета на глазах у Терехова снова выступили слезы.
– Четвертый предмет, – пробормотал он довольным голосом. – Скоро, Саша,
В этот момент сигнальная лампочка снова замигала, но уже с другой частотой. Профессор надел браслет на запястье левой руки, затем подошел к щитку Машины и переключил пару рычажков. В Машине что-то тихо загудело и защелкало. Терехов настороженно посмотрел на Егора, тело которого «парило» в полупрозрачной пластиковой ванне. Вид у Егора был безмятежный и спокойный, словно у крепко спящего человека.
Профессор снова повернулся к щитку и клацнул еще одним рычажком. Маленькие мониторы, которые получали импульсы от датчиков, прикрепленных к голове Егора, замерцали, и показатели на них стали меняться.
Терехов снова посмотрел на своего молодого помощника. Тот заворочался в ванне, дернул головой, а затем разомкнул губы и прошептал:
– Прости, Грофт… Дальше тебе придется выпутываться самому.
После чего открыл глаза и потянулся рукою к прозрачной маске, защищающей лицо от наполняющей ванну маслянистой жидкости.
2
– Гитлер – настоящий сукин сын, – говорил Волчок, уплетая бутерброд с колбасой и запивая его горячим, сладким кофе. – Как подумаю, сколько миллионов людей полегло из-за этого гада – выть хочется!
– Я тебя прекрасно понимаю, Егор, – сказал профессор, с теплотой глядя на своего помощника.
Тот был еще слаб и бледен, как после тяжелой болезни, но силы стремительно возвращались к нему. Он уже успел принять душ и теперь сидел за столом в махровом халате, с зачесанными назад влажными волосами.
– У меня был шанс прикончить этого козла, – с воодушевлением проговорил Волчок. – Не поверите – я кое-как удержался!
Терехов вздохнул:
– Егор, Егор… Сколько раз уже я тебе говорил о том, что ход истории менять нельзя.
Волчок дернул плечом и сухо произнес:
– Не понимаю: что бы изменилось? Вторая мировая была уже в разгаре. Ну, закончилась бы война на пару лет раньше – кому от этого было бы плохо? Мы бы спасли от смерти миллионы людей.
– Гитлер – одна из ключевых фигур двадцатого века, – назидательно изрек Терехов. – Каждый день его жизни имел для нашей планеты поистине вселенское значение.
Егор куснул бутерброд и проговорил с набитым ртом:
– Видел я вашего фюрера – человек как человек, ничего необычного. Почитайте «Войну и мир» Льва Толстого. Там четко сказано: историю вершат не полководцы и «гении», а сам народ. Ну, а ваши «великие» – всего лишь жестяные фигуры. Мусор, вынесенный на берег морским прибоем. Но суть-то не в мусоре, а в самом море!
Профессор улыбнулся. Потом глотнул вина из бокала, облизнул губы и сказал:
– Ты знаешь писателя по имени Томас Манн?
– Знаю, – отозвался Егор. – Читал его «Волшебную гору». И еще какой-то рассказ про Венецию.
Профессор одобрительно кивнул и сказал:
– Так вот, Томас Манн сказал о Гитлере буквально следующее: «Этот парень – настоящая катастрофа. Нет никаких причин не интересоваться его характером и судьбой».
– И что?
– А то, что он не прибрежный мусор, а, скорее, ураган, который привел в движение море и вызвал страшную бурю. Все важнейшие решения, приведшие к развязыванию, наращиванию и расширению Второй мировой войны, а также определившие ее исход, принимались конкретными людьми, а не «народными массами», партиями или классами. Этих людей было совсем немного, и главнейших можно пересчитать по пальцам. Невиль Чемберлен, Адольф Гитлер, Уинстон Черчилль, Иосиф Сталин, Франклин Рузвельт. Вот, пожалуй, и все. Подлей-ка мне вина, оно к тебе ближе, чем ко мне.
Волчок кивнул и взялся за бутылку. Наполнив вином хрустальный фужер, Волчок пододвинул его к профессору.
– Вы слишком категоричны в своих суждениях, проф. А как же ближайшие соратники и советники перечисленных вами людей? Их мнения тоже имели значение.
Терехов поднял фужер, задумчиво посмотрел сквозь вино на лампу, вздохнул и сказал:
– Воспроизвести поименный список этих людей сложно. Вожди постоянно тасовали колоды своих «серых кардиналов».
– Хорошо, убедили, – угрюмо проговорил Волчок. – И что же из всего этого следует: Гитлеру нельзя дать хорошего пинка под зад?
– Фигура Гитлера должна остаться неприкосновенной, – ответил профессор Терехов. – Так же, как все прочие ключевые фигуры истории. Иначе разразится катастрофа, которая будет всем нам дорого стоить.
– А как насчет простых людей? – холодно осведомился Егор. – Значит, их можно убивать пачками, и на ход истории это никак не повлияет?
– Я этого не говорил. Но их судьбы для истории не слишком существенны.
Егор отодвинул чашку с недопитым кофе, словно внезапно потерял аппетит.
– Кажется, вы забыли про «эффект бабочки». Если мне не изменяет память, в рассказе Рэя Брэдбери путешественник, попавший в прошлое, случайно раздавил бабочку. В результате, когда он вернулся в свое время, то обнаружил, что там все переменилось.
– Гм… – Профессор задумчиво разгладил пальцем черный, аккуратно подстриженный ус, нелепо контрастирующий с его абсолютно седой всклокоченной шевелюрой. – Видишь ли, Егор… С точки зрения математической теории, наступить на бабочку будет возможно, но это окажется совсем не та бабочка, которая способна привести к описываемым изменениям. То же самое, если вы отправитесь в прошлое с намерением убить собственного дедушку. В самый последний момент обязательно произойдет что-то, не позволяющее воплотить это намерение в жизнь. История – штука упругая, и сила ее сопротивления огромна.
Некоторое время Волчок сидел молча, а потом посмотрел на профессора исподлобья и сказал:
– Проф, у меня такое ощущение, что вы восторгаетесь Гитлером.
– В некотором смысле – да, – спокойно произнес Терехов. – Представь себе, каким великим героем он остался бы в памяти человечества, если бы погиб осенью сорок первого года. Тогда еще не было газовых камер и крематориев. Но были великие победы. Дания, Австрия, Норвегия, Нидерланды, Бельгия, Франция – все эти страны лежали у ног фюрера. Немецкие войска оккупировали пол-Европы.