Имя мое легион
Шрифт:
Все это создавало Сосе ореол скромного героя, который не хвастается своими подвигами. А былая связь с гестапо придавала его упитанной фигуре даже некоторую пикантность, как хрен жареному поросенку.
– А откуда у Сосия такое архаическое имя? – спросил Серафим Аллилуев.
– Не архаическое, а археологическое, – поправил Остап Оглоедов. – Его отец увлекался классическими демократиями Древней Греции и Рима. Потому он и сына назвал Сосием – в честь какого-то антикварного героя.
– Вот чудак!
– Да, а потом этот чудак был не то йогом, не то нудистом. В общем, вместо римской
После войны Сося женился на эстонке. Его жена Линда была молода, привлекательна и хорошо воспитанна. Но она постоянно прибаливала и потому обычно держалась немного в стороне от мужа. Когда Сося приглашал ее куда-нибудь, Линда отказывалась, ссылаясь на головные боли и недомогание.
Сося рассказывал, что во время войны Линда помогала партизанам и при этом была тяжело ранена. В результате этого ранения она не может иметь детей. Вернее, может, но это будет связано с риском для ее жизни. А он ее жизнью рисковать не хочет. Потому у них и нет детей.
Люди сочувствовали Сосе. Тем более поскольку он относился к Линде с подчеркнутым вниманием и уважением. Хотя она постоянно прибаливала, он никогда не смотрел на других женщин, чем заслужил себе всеобщее признание его добродетелей.
Один только всезнайка Остап скептически хмыкал:
– Хм, хороший кочет завсегда худой. А Сося что-то уж слишком жирный.
Какой-то философ сказал, что человеческая личность неповторима. Сося же повторял этого философа, говоря, что все люди разные. Наилучшим примером этому служил он сам. Хотя у него не было никакого формального образования, но человеком он был незаурядным, и даже во многих отношениях.
Когда в доме чудес говорили о служебных делах, на челе комиссара лежала печать сосредоточенного внимания. Слегка наклонив голову набок и постукивая карандашиком, он выслушивал всех. Затем, как и полагается духовному наставнику, он давал своей пастве ценный совет. Говорил он чепуху, но так честно и убедительно, что не верить ему было даже как-то неудобно.
Когда обсуждались бытовые нужды сотрудников. Сося с видом евангелиста проповедовал любовь к ближнему. Иногда он даже подавал пример действием: предлагал пустить подписной лист – и первый давал двадцать рублей. Правда, потом он списывал эту двадцатку за счет специального организационного фонда. А остальные платили из своих карманов.
Когда за рюмкой водки заходила речь о личной жизни людей, на устах комиссара играла целая симфония тонких намеков на толстые обстоятельства. Собирать всякие людские грешки и погрешности было для Соси таким же наслаждением, как для других коллекционировать почтовые марки.
Будучи культурным человеком и даже немножко эстетом, Сося очень следил за своей внешностью. Потому, как кокетливая барышня, несмотря на сильную близорукость, очки он принципиально не носил. Зато он приобрел черные очки, но с коррекцией и выдавал их за обычные солнечные очки. Надевал он их только тогда, когда обстановка требовала сосредоточенного внимания.
Для мужчин волосы – это такая же визитная карточка, как грива для льва. Потому первобытный Остап на страх врагам стриг свою рыжую гриву раз в год. А джентльмен Сося, наоборот, причесывался чрезвычайно аккуратно. Зато когда поддувал ветерок, Остановы патлы бросали вызов всем цирюльникам в мире, а бедный Сося в отчаянии хватался руками за голову. От эоловых шалостей становилось видно, что у него искуственная завивка.
– Типичный стиляга! – говорил Остап. – С перманентом.
Будучи не только эстетом, но и гурманом, Сося постоянно мучился между обжорством и ожирением. Потому своей белокожей, мягкотелой и откормленной фигурой он немножко отклонялся от пролетарских канонов и скорее напоминал дородную римскую матрону.
Перед обедом Сося интимно подмигивал официантке: – Как там насчет пивца? Только чтоб холодненькое! – и любовно щекотал пальцами запотевшую кружку.
После обеда он подмигивал официантке еще более интимно:
– Как там насчет сырка? Только чтоб с душком! – и незаметно распускал пояс на брюках.
Иногда неопытные официантки принимали его подмигивания на свой счет и давали понять, что они не прочь. Но Сося не обращал на них никакого внимания и уплетал свой вонючий сыр. К женщинам он относился, как к неизбежному злу, слегка созерцательно, слегка снисходительно, слегка насмешливо.
По долгу службы Сося проповедовал пролетарскую скромность, а душа эстета тянула его в болото формализма. Он выискивал модные ботиночки с белыми бантиками, костюм цвета весенней истомы или стильное пальто с потугами на английское. А потом, чтобы увязать теорию с практикой, уверял всех и каждого, что купил он эти вещи только потому, что они попались ему по дешевке.
Сося любил поучать, что подходить к работе следует конструктивно, работать нужно творчески, а результаты оценивать объективно. Но поскольку сам он не работал, а только поучал других, то в затруднительных случаях он всегда сваливал вину на своих учеников.
Если на работе Сося попадал в щекотливое положение, он начинал жаловаться, что у него болят глаза, и надевал свои солнечные очки, даже если на дворе шел проливной дождь. Если дело складывалось не в его пользу, он делал вид, что страшно занят, и торопливо уходил, говоря, что его ждут более важные дела. А если дела были совсем плохи, он вдруг заболевал и ложился в постель, говоря, что это от переутомления.
Фантазировал Сося всегда с таким честным, искренним и серьезным видом, что не верить ему было просто невозможно. Он перевоплощался в свою роль честного миссионера, как хороший артист перевоплощается в Гамлета или Фауста.
Иногда Сося любил выпить, но знал меру. Когда люди напивались до состояния пьяной откровенности, комиссар тяжело опирался обеими руками о стол, словно отрывая себя от дальнейшего, вставал и уходил. Как его ни уговаривали, но до конца он никогда не оставался, и пьяным его никогда не видели.
– Значит, совесть нечистая, комментировал Остап Оглоедов. – Это примета точная, как часы.
Комиссар Гильруд был таким чародеем, что он очаровал даже Бориса Руднева. Для книги о гомо совьетикус требовался еще верный друг, честный партиец. Почему бы не взять моделью партджентльмена Гильруда? Это уже не то, что бородатые дяди, которые делали революцию. Тип, безусловно, новый.