Имя убийцы
Шрифт:
— Ну, что, получили дополнительную информацию? — скривил губы Лопатников.
— Вы кого-то арестуете? — спросила Шеховцова.
— Он не может никого арестовать, — справедливо высказалась Ситникова. — Он частное лицо. Арестовать может милиция, располагающая соответствующей санкцией прокурора. Либо без санкции — на сорок восемь часов.
— Заткнитесь все, — процедил Сыроватое. Турецкий заметил, что за последние сутки прокурор как-то обмяк, под глазами выросли круги, кожа одрябла, стала серой. — Александр Борисович, может, хватит нас терзать? Почему вы опять молчите? Может быть, и в самом деле вы своим молчанием
Турецкий засмеялся, и прокурор оборвал разоблачительную речь, убрал со стола руки со вспотевшими ладонями.
— Вот и вы начинаете грубить, Виктор Петрович. Кстати, как представился вам человек, с которым я только что разговаривал?
— Сотрудником ФСБ, — пробурчал прокурор.
Наступило гнетущее продолжительное молчание.
— Отлично, — кивнул Турецкий, хотя ничего такого в мыслях не держал. — Итак, дело выходит на финишную прямую, господа. Не смею вас больше задерживать. Убедительная просьба — из Мжельска никуда не уезжать и постоянно оставаться на связи. Виктор Петрович, мне нужны все дела, которые вела районная прокуратура за последние… допустим, три года. Где я могу с ними ознакомиться? Только не говорите, что придется бегать от компьютера к компьютеру.
— Подождите… — растерялся прокурор. — Вы что же, хотите получить доступ ко всем делам?
— А на каком языке я сказал? — Турецкий нахмурился.
— В архиве стоит компьютер с большой оперативной памятью, куда мы вот уже лет пять помеща… — Оксана осеклась, перехватив сверлящий взгляд прокурора, зарделась и, видимо, мысленно стала готовиться к увольнению. Слово, как известно, не воробей.
— Гм, — сказал прокурор. — Ну, что ж…
— Замечательно, — сказал Турецкий. — Придется ночку поработать. Не смею больше никого задерживать, господа. Рабочий день давно закончился. С вашего разрешения, Виктор Петрович, Оксана проводит меня в архив и все покажет.
Не по себе ему было в этом душном, плохо приспособленном для работы подвальном помещении. Две дюжины высоких каменных ступеней, едва освещаемых низковольтной лампочкой, вытянутое по длине здания пространство, уставленное стеллажами и старыми книжными шкафами, выполненными в стиле «примитивный конструктивизм». Бетонные стены, такой же потолок. Пространство освещалось тремя неоновыми лампами, подвешенными к потолку. Имелась еще и настольная — на письменном столе в дальнем углу, рядом с пресловутым компьютером, впитавшим в себя все, чем могла гордиться и стыдиться здешняя прокуратура. Имелся электрический чайник, символизирующий неустанную российско-китайскую дружбу, немного воды, чистые стаканы и мятая пачка «того самого» индийского чая со слоном. Не пропаду, решил Турецкий, гнездясь за компьютером. Дела у местных «архиваторов» были рассортированы из рук вон плохо. Кабы знать еще, что именно он хочет найти…
Через час его терпение лопнуло. Турецкий встал, размял шею, окостеневший позвоночник. Медленно прошелся вдоль стеллажей, уставленных старыми папками. Вынул наугад одно дело, сдул с него пыль, переместился под неоновую лампу, стал читать. Раздраженно захлопнул папку — пыль ударила в нос, он закашлялся, сунул папку на предписанное ей историей место. Моргнула лампа. Он вскинул голову, уставился с опаской на бледно флюоресцирующее изделие. Лампа подмигнула еще раз… и вроде бы перестала.
— Смотри у меня, — он погрозил ей пальцем. Вернулся к компьютеру, перелистал пару файлов. Ну, и свалка у них тут… Раздраженно фыркнул, достал сотовый телефон, уставился с ненавистью на потухший экран. Склероз крепчает, батенька? Он промучился еще немного, посмотрел на часы. Девять с копейками. В здании прокуратуры наверняка уже никого не осталось…
Он подошел к подножию лестницы, прислушался. Попытался на минутку представить, что же было в этом подвале, когда прокуратура была прибежищем умалишенных. Страшно подумать. На улице дул ветер, создавалось впечатление, что в зарешеченные оконца под потолком кто-то назойливо скребется. Если долго так стоять и слушать, кожа мурашками обрастет…
Он поднялся к двери, толкнул ее от себя. Дверь открылась — надо же, в этой «психушке» очень тщательно смазывают дверные петли. Строгий прокурорский и хозяйский надзор… А ведь действительно в подвале можно умом тронуться. В коридоре под лестницей было гораздо свежее, и флюиды не так терзали. Он вышел из подвала. В двери врезной замок, открывается и закрывается ключом, а ключ, разумеется, Оксана унесла с собой. Хорошо хоть, не заперла его по рассеянности. Сидел бы тут до понедельника…
Он выбрался из-под лестницы в коридор. Пространство вязло в полумраке — лампочки горели через одну. И здесь с призраками было не совсем ладно: чуткое ухо уловило поскрипывание. Турецкий застыл, жадно «заработал» ушами. Так можно точно умом тронуться. Поскрипывание вроде бы оборвалось. Журя себя за недостойную детскую пугливость, он двинулся по коридору.
— Стой, стрелять буду, — произнес насмешливый мужской голос. — Сигарету стрелять буду, — поправился шутник.
«Твою мать», — подумал Турецкий.
Человек в форме работника вневедомственной охраны спустился с лестницы. Поскрипывание, стало быть, не померещилось. Турецкий выбил из пачки сигарету.
— Держите. В следующий раз так не шутите. Можно и без сердца остаться.
— Виноват, — ухмыльнулся охранник, забирая сигарету. — Представляете, забыл свои дома. Теперь придется Серегину «Приму» смолить всю ночь. Вы не волнуйтесь, прокурор предупредил, что вы в архиве.
— Ну, и как там? — кивнул Турецкий на потолок. — Прогулялись?
— Нормально, — кивнул охранник. — Такая уж работа — несколько раз за смену обходить здание. Призраки пока спят. Шучу, не бойтесь. Нет здесь никаких призраков, просто отдельные суеверные личности уже не знают, чего бояться… Похоже, вы остались последним, все давно ушли. Долго еще работать будете?
— Пока не надоест, — буркнул Турецкий и двинулся по коридору. Охранник поплелся за ним, но не стал сворачивать в вестибюль, поволокся разболтанной — фирменной милицейской — походкой в восточное крыло.
На посту за стеклом никого не было. Бормотал, закипая, электрический чайник, компактный приемник исторгал неподражаемый вокал группы «Тутси» (или «Сливки», а может, и «Виагру», в российской эстраде Турецкий был так же силен, как в строительных нормативах). Испытывая неясное беспокойство, он выглянул из здания на улицу. Второй охранник курил на крыльце свою «Приму», задумчиво глядя на вьющуюся вокруг фонаря мошкару. Равнодушно переместил взор на Турецкого.
— Уже уходите?
— Не, — Турецкий мотнул головой. — В гостях хорошо. — «А дома у меня нет», — подумал он. — Прижился я у вас уже.