Иная сила
Шрифт:
— О нет, просто мы этих намеков совершенно не поняли, — поспешил вставить менее отважный Жак.
— А не поняли — так считайте, их и не было, — миролюбиво отозвался Бурмасов. — Засим, господа, примите мои извинения за беспокойство…
— О, князь!..
— Быть может, желаете вина?..
— Нет, нет, благодарю, недосуг. Прощайте, господа. — Бурмасов поклонился сухо весьма, и они с фон Штраубе покинули эту обитель разврата.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
—
— Да уж, — подтвердил Бурмасов, — чувство такое, будто навоза вкусили… Но что в отношении тебя невиновны оба — то правда твоя. Дело не в том даже, что они там лепетали, а в том, что, по всему видать, трусы оба распоследние… А перепугались-то как! Вообразили, что за такой, как у них, грешок у нас тут в самом деле немедля четвертуют!.. И вся моя стратегия, видишь, насмарку, — вздохнул он. — Хороший был натиск, да вышел пшик. Уж про ниточки, что тянутся к вашему Ордену, я даже их и спрашивать не стал — кто бы из Ордена таким довериться вздумал?
— Что потратили время — не столь велика потеря, — сказал фон Штраубе. И добавил со вздохом: — А касательно «третьей силы» и касательно того, как мои слова вышли на волю из закрытой кареты, мы, видимо, так в неведении и останемся навсегда.
Никита, однако, ничего не ответил. И всю дорогу до дому вид у него оставался задумчивый.
Глава XV,
в которой фон Штраубе делится еще одною своей Тайной, а Бурмасов выводит из этого чисто практические заключения, прерванные лишь потопом
Ночевать фон Штраубе остался в квартире у Бурмасова. Было решено, что для безопасности он будет здесь жить, ибо в бельэтаже проживал командир дивизии, оттого дом охранялся караульными, так что проникнуть сюда какому-либо злоумышленнику стало бы весьма затруднительно.
Утром, когда друзья принимали фриштык, — Никита при этом оставался со вчерашнего вечера задумчив и молчалив, — к ним явился Христофор Двоехоров. Он уже знал от сержанта Коростылева об их счастливо закончившихся злоключениях и только охал да сожалел, что не был с ними рядом в столь роковые минуты.
— Когда в газете пропечатали, что тебя, Карлуша, лестница под собой погребла, — воскликнул он, — простить себе не мог, что не был там рядом с тобой!
— Так уж помереть не терпится? — спросил князь, продолжая, впрочем, размышлять о чем-то своем.
— Чего ж помирать? — простодушно удивился Христофор. — Вы же оба живы; а чем моя фортуна хужей? — И добавил: — Нет, помирать-то мне сейчас особенно не с руки.
— А когда оно бывает с руки? — отозвался Никита. — Оно, брат, как-то всегда не с руки.
Христофор весело сказал:
— А вот сейчас для меня, представь себе — в особенности.
— Что так?
— Да то, что вскорости, кажется, женюсь! — радостно ответил Двоехоров. Не увидев в Бурмасове большой заинтересованности, тем не менее с прежней восторженностью продолжал: — И знаешь на ком? На Елизавете Кирилловне, на дочке Кирилла Курбатова, графа!
— Это, что ли, которая с бородавкой на щеке? — спросил Бурмасов.
— Какая еще бородавка? — едва сдержал Двоехоров обиду. — Нет у ней никакой бородавки! Это родинка у ней на щечке на левой!
— Ладно, пусть родинка… А граф Кирилл согласен или вы с ней без спросу решили?
— То-то и оно, что согласен! И как ему быть не согласным, когда меня сам государь просватал?!
— Будет врать-то, — сказал Никита. — Других у государя забот нет, только тебя женить.
При всем своем добродушии наконец-таки Христофор нахмурился.
— Не в духе ты нынче, я вижу, — сказал. — То бородавку какую-то выдумал, то я вдруг, по-твоему, вру! Могу и уйти, коли не вовремя.
Он даже поднялся со стула, но Бурмасов поспешил его снова усадить.
— Ты меня прости, Христофор. Просто я задумался — что-то не сходится у меня… Что женишься — так поздравляю. Совет да любовь. И про бородавку — это я так, от задумчивости… — С этими словами он повернулся к фон Штраубе: — Ты мне вот что скажи. Только вспомни хорошенько. До Петербурга против твоей жизни были злоумышления?
— Да тут и вспоминать нечего. Точно не было прежде ничего такого.
— А о происхождении твоем в Ордене всегда знали?
— Знали. Правда, лишь избранные.
— О каком таком происхождении? — живо заинтересовался Двоехоров.
— Вот тут не взыщи, Христофор, — сказал Никита, — вынужден умолчать. Тут такая, понимаешь ли, тайна, что и проговорить боязно.
— Ну ежели тайна… — не стал настаивать Двоехоров. — Коли я лишний, так, может, мне все-таки… — Он было снова привстал.
Пришлось князю снова его усаживать.
— Да не обижайся ты! Просто с вопросами не встревай, а то с мыслей сбиваешь. Вон лучше ликеру отведай.
— Ладно, молчать буду, — согласился подпоручик, и, чтобы вправду не встревать, он, смакуя ликер, ушел целиком в собственные мысли, с которых его уж никто, пожалуй, не смог бы сбить, ибо, судя по благостному выражению лица, думать он принялся наверняка о своей Елизавете Кирилловне с родинкой на щечке.
— Ну так вот, — снова обращаясь к фон Штраубе, сказал Бурмасов, — никто в Ордене не покушался на тебя, и вдруг все переменилось: за две недели — с этой стороны, как мы высчитали, три на тебя покушения. Подумай, зачем в Ордене кому-то внезапно понадобилась твоя смерть?