Иная судьба. Книга I
Шрифт:
Молча, в который раз за этот вечер, он развернул её спиной к себе. С ловкостью опытной горничной справился со шнуровкой. Лишь однажды поинтересовался:
— Не туго?
Марта, словно язык проглотив, лишь мотнула головой.
Закончив, его светлость осторожно сомкнул руки вокруг девичьей талии, огладил юбки — ладно ли сидят, и, склонившись, осторожно прикоснулся губами к нежной шее, прямо к границе, от которой начиналась загорелая полоска. И как он не углядел её раньше? Верно, что предубеждение слепит глаза и застилает разум. Марта перестала дышать, и из опасений, что она задохнётся, герцог великодушно прекратил лёгкий флирт.
С тоской посмотрел на затейливый переплёт высокого окна, за которым уже чернело ночное небо.
Последние часы ожидания мучительны. Особенно, если связаны с осознанием того, что после свершившегося события для тебя лично наступит иная эпоха. Эра. Даже если этого никто не заметит.
— Ваша светлость… — услышал он робкое.
— Что, милая?
— Я могу идти?
— Сколько тебе лет, Марта? — не отвечая на её вопрос, поинтересовался он.
— Семнадцать. А что?
— Два года разницы между вами. И целая пропасть. Вы с ней словно в разных мирах живёте, хоть светит вам одно и то же солнце… Ладно, это я о своём. Сейчас я не могу тебя отпустить, потерпи. Слишком многое зависит от того, останешься ты здесь или выйдешь. Скоро Винсент закончит кое-какие дела, привезёт сюда кого надо — и тогда ты свободна. Только вот что скажи: у тебя есть к кому пойти здесь, в Эстре? Родня, подруги? Видишь, никого. Куда же я тебя выпущу? Побудь пока здесь, а утром я отправлю тебя домой, с сопровождающим. Он проследит, чтобы тебя никто не обидел, наверняка кто-то видел, как тебя арестовывали, уже пошли слухи… Не бойся, мы заткнём слишком болтливых. Я ведь кое-что тебе должен?
Марта смотрела на него в священном ужасе. Он? Всесильный герцог де Фуа д'Эстре — он е й должен? Сейчас небо обрушится на землю или пойдёт дождь из лягушек.
— Я… — Его светлость оглянулся, словно в поисках поддержки. — В общем, иногда я бываю неправ. Не держи на меня зла. Устал я что-то…
Он снова покосился на окно. Прислушался. Не видна ли цепочка факелов от подъезжающей процессии, не скрипят ли ворота? Впрочем, наивно ждать немедленного результата, Винсент уехал четверть часа назад и раньше полуночи вряд ли вернётся…
На плечи герцогу с размаху опустился груз нескольких суток бессонной работы, нервов, допросов, поисков, разочарований, политических дрязг и закулисных игрищ, устраиваемых жаждущими поплясать на его костях… Бог — да сподобил его родиться герцогом, а может, лучше было бы простым смердом, иметь под боком вот такую незатейливую, но зато уж наверняка верную жёнушку, чтобы смотрела вот так обожающе, несмотря на все его глупости, чтобы рожала ребятишек, чтобы видеть, как растёт и множится семья, заполняют землю его повторения, в чём-то похожие, в чём-то — сами по себе. Просто, мирно, без затей… Герцог провёл ладонью по лицу. Идиллия. Скоро приедет капитан… и вместе с действительностью ткнёт его светлейшей мордой прямо в грязь. По самые уши. И он будет хлебать — и благодарить небеса за то, что удостоили его родиться герцогом, дабы мочь навести хоть какой-то порядок на этой грешной земле…
— Устал я что-то, — повторил он.
Прошёл к камину, скинул внезапно потяжелевший камзол прямо на пол, сел в кресло. Не поднимаясь, потянулся — и подбросил в огонь несколько поленьев.
— Вот что мы сделаем, Марта. Я сейчас отдохну, посплю немного, потому что впереди у меня — большая работа, до самого утра, а ты — сиди здесь и никуда не уходи. Чтобы я открыл глаза, а ты тут, рядом. Поняла? Кивни.
Марта послушно кивнула и опустилась на скамеечку у ног герцога. Тот уснул мгновенно, откинув голову на широкую спинку, и Марте казалось, не на кресле он сидит — на троне, а она у его императорских ног как верная собачонка. Почему-то эта мысль не была ей неприятной. Скрипнув, приоткрылась от сквозняка оконная створка, потянуло ночным холодом, и девушка, обмирая от собственной смелости, подняла с пола сброшенный светлостью камзол и завернулась в него, как в шубу. Сразу стало тепло и понятно, что атлас — он только для балов и праздников хорош, где пляшут и веселятся, а в обычной жизни нужно бы что-то попрактичнее. Ох уж, эти господа…
Она сидела, не шелохнувшись, и смотрела на синие огоньки, пляшущие по догорающим поленьям.
Спасибо вам, ваше сиятельство, за вашу доброту, за то, что не побрезговали перед деревенщиной извиниться, за заботу… Только бесполезно это всё. Капитан Винсент, он хоть и бравый военный, и, видать по всему, ваш друг, но к барону «затыкать рот» не пойдёт, хоть и надо бы, только Марта не скажет, что надо, потому что — стыдно о таком говорить. Они — господа, а она…
«…грязь под моими ногами!» — слышит насмешливый оклик. Щеку опаляет пощёчина. «Знай своё место, приблуда! Мать твоя прижита невесть от кого, тебя под забором нагуляла, сама скоро по рукам пойдёшь… что ты кочевряжишься, святую из себя строишь?» «Ваша милость», — угодливо шепчет пастор, — «ничего, обломаем, обломаем… Возьмите пока Августу, она за честь сочтёт, ручки лобызать будет…»
«Это которая сисястая? С голубыми глазищами, весёлая такая?»
«Она, ваша милость. Кланяться будет и благодарить…»
…После порки девушек пастор нет-нет, да и тёрся о спину какой-нибудь наказуемой, нет, не о спину, а почему-то о попу, и сутана его при этом сильно оттопыривалась спереди. Марта не была наивной простушкой, в деревне трудно сохранить неведение о том, что происходит между мужчиной и женщиной, но смотреть на грешное поведение того, кого называли «святым отцом» и целовали руку с пучком розог, было противно. Её чуть не стошнило, когда однажды не повезло, и «избранницей» оказалась она. Впрочем, некоторые смущённо хихикали, томно выгибали спины, как-то странно отставляя задки, словно кобылки под жеребцом… Пастор был доволен. Он любил «распознавать грех», а особо грешных — уводить в отдельную каморку, где и наказывал очень уж сильно — судя по доносящимся вскрикам и стонам. Грешницы почему-то особо удачно выходили замуж, причём кто-то неизвестный снабжал их щедрым приданым. Поэтому селяне не возражали, когда на очередной проповеди священник призывал вести к нему голубиц для очищения от возможной скверны.
…В каморку для особо грешных вела ещё одна дверца — со двора. А земля у входа была плотно утоптана копытами. И не раз болезненно чуткий слух Марты улавливал, помимо сопения, испуганных или довольных вскриков и копошений в чуланчике, лошадиное фырканье и звяканье сбруи снаружи. Потом она самолично увидела, тайком обежав молельню, кольцо коновязи… нет, два кольца, вделанные в бревенчатую стену…
К ней пастор не подходил, только порол. Барон запретил трогать. Сперва, говорит, я её вместо любимой племянницы подсуну… утрётся муж-то, ему всё одно, с кого невинность получить, в темноте и не разберёт… а потом для себя приберегу. Уж больно похожа на племянницу, буду пользовать — начну представлять, что с ней…
Правду говорят, что божьи жернова мелят медленно, но верно. Отправился барон на войну, не успел самолично племянницу выдать, как-то без Марты обошлись. А с войны владетель их и ещё трёх близлежащих деревушек вернулся, разбитый параличом, после какой-то странной, поговаривают — дурной болезни. Год после этого девушки выходили замуж безбоязненно, не отбывая законной повинности в барской спальне.
…А сегодня утром тётка послала её с поручением к пастору. Поручение-то было плёвое — попросить облатку для болящей бабки, тёткиной матери, не могла она нынче сама к причастию пойти. И только сейчас Марте подумалось: а какое это причастие, коли день — не воскресный? Вторник сегодня, нет службы-то…
И обдало её запоздалым ужасом. Последним за этот долгий день.
Значит, барон за ней всё-таки послал. А пастор Глюк… не её выручать кинулся, а себя спасать. Барон в гневе страшен, пока разберётся, что не по вине святого отца девчонка пропала — зашибёт. Вот оно как складывается… Не шарахни Марту по голове, не выдай вместо преступной жены — была бы она сейчас вообще жива?
Она смотрела на угасающие синие огоньки на поленцах и думала: ещё не поздно. Встать. Закрыть окно. Тихо-тихо, чтобы не лязгнуло, прикрыть на каминной трубе вьюшку-заслонку. А потом вернуться на место, может, даже, прислониться к боковинке кресла… или опереться о мужское колено, чем чёрт не шутит… Герцог — крепкий сильный мужчина, такие спят долго. Час-другой — и они с Мартой уже не проснутся никогда. Угар сделает своё дело быстро и милосердно.