Индекс Франка
Шрифт:
– Боевых?
– Не поверите, Алексей Петрович, – невесело вздохнул Виктор. – Всякое бывало…
Он машинально погладил предплечье, где халат скрывал сейчас послеоперационный рубец. Сросшийся перелом пару раз в год давал о себе знать сильными ночными болями, но Платонов и не пытался принять обезболивающее. Похоже, ему было необходимо это помнить…
– Почему же, поверю. Так просто от бывшей жены в другой город не уезжают, – ответил Лазарев. – Ты, конечно, особо не распространялся никогда – но с подполковничьей должности за нарушение условий контракта… Наш руководитель тебя брать не хотела. Она же за чистоту
Платонов слегка приподнял брови – об этом он услышал от Лазарева впервые.
– Спасибо, Алексей Петрович, – поблагодарил он заведующего. – Если хотите, я могу вкратце рассказать. Только не сейчас, если можно. И сильно вкратце. Без имён и мелких деталей.
– Наверное, хочу. Надеюсь что-то полезное для себя почерпнуть… Но не заставляю, конечно. Зря я две подряд дёрнул, – сказал он, вновь резко меняя тему и отправляя второй окурок вслед за первым. – Кстати, как там рука?
Платонов прищурился, вспоминая картину, что видел вчера на перевязке:
– Чисто. Скобки на ранах предплечья снял, швы через один оставил. Спилы костей не пальпируются. Рентген был два дня назад – всё идеально, – Виктор сунул в карманы халата слегка замерзающие руки и посмотрел в сторону входа в отделение. Там открылась дверь, и дежурная медсестра принялась выискивать своих врачей на стоянке. Увидев Платонова, она махнула ему рукой.
– В операционную, – констатировал он. – Зовут.
– Решил, что будешь с глазом делать?
– Блефарорафия, – коротко сказал Виктор. – От гнойного конъюнктивита надо избавляться. Окулист хотел сам веки зашить, готов был помочь. Но я же не в первый раз. Ладно, пошёл.
Он миновал новую решётку, окружившую кислородные резервуары. Платонов не смотрел на них, но несколько свежих следов цемента на выбоинах в ступенях и в пандусе напоминали ему, зачем и куда он направляется. Входная дверь отделения, недавно заменённая, как и всё кислородное хозяйство, громко клацнула магнитным замком, когда Виктор привычно пробежал пальцами по кодовым цифрам. Не заходя в ординаторскую, Платонов прошёл весь коридор до конца – до таблички с надписью «Операционный блок». На секунду замер, прислушиваясь к себе. Холодок в груди, какая-то горячая волна по шее…
– Руки не трясутся, ноги не дрожат, – тихо сказал он и открыл дверь. Несколько шагов к коробкам с масками и шапочками, потом к стопке бахил; надел их, медленно и аккуратно завязал. Увидел, что забыл на руке часы; снял их, положил на подоконник; натянул нарукавники, а следом – фартук.
Всё было готово. Лена замерла у своего столика с инструментами в ожидании хирурга. Виталий Балашов, их бессменный анестезиолог, сидел у окна, заполняя протокол и поглядывая временами на показания своих приборов. Анестезистка Варя, высокая яркая блондинка, прислонившись к стене, держала в руке два шприца с набранными препаратами и в ожидании команды мечтала о чём-то своём.
– Добрый день, – сухо сказал Платонов, обведя взглядом всю бригаду. На стол, где под простынёй лежал пациент, он не смотрел.
– Привет, – сказал Балашов, оторвавшись от писанины. – У меня всё в норме. Времени на операцию – сколько тебе нужно.
Он встал, шагнул к Варваре,
– Тогда я мыться, – развернулся Виктор. Тёплая вода немного расслабила; он тщательно намылил руки на три раза, поднял глаза и посмотрел на себя в зеркало. Усталый взгляд поверх маски заставил вздохнуть. Переведя кран на холодную воду, Виктор плеснул немного в лицо:
– Соберись.
Потом вытер насухо руки большой стерильной салфеткой, выпросил у бесконтактного дозатора две порции геля-антисептика и, протирая ладони, направился обратно к Лене, что ждала его с развёрнутым стерильным халатом…
Операция проходила в тишине, звучали лишь редкие фразы хирурга и медсестры да жужжание дерматома. Полосы с бёдер он взял, как на экзамене – не дыша. Выставил лезвие на минимально допустимое значение – но всё равно с волнением смотрел, как пропотевают «кровавой росой» донорские раны, как аккуратно Лена кладёт на них салфетки с перекисью, сразу же вскипающие красной пеной.
Когда все полосы, кроме двух, были пропущены через перфоратор, Платонов приступил к пластике. Он укладывал лоскуты по краям ран на груди и плече, растягивал сеточку – и после пристреливал её скобками из степлера. Лена несколько раз уже тупфером вытирала с его лба пот, слыша в ответ глухое «Спасибо» и тяжёлое дыхание.
Лишь однажды Балашов позволил себе нарушить безмолвие операционной, спросив:
– Может, тебе стол поднять?
Платонов, не поворачивая головы, буркнул «Нет, спасибо» и продолжил. Лена подавала лоскуты, придерживая их, если Виктору было особенно неудобно, и быстро заменяла степлеры, как только в них заканчивались скобки. Платонов щёлкнул последний раз – на плече – и попросил оставшиеся цельные полосы для шеи и щеки.
Все видели, что ему надо немного, буквально пару минут, отдохнуть. И Лена придумала смену перчаток и операционного белья. Хирург отступил к прохладной кафельной стене, прислонился к ней спиной.
– Посушите руки немного, Виктор Сергеевич, – попросила Лена, – а то не наденете новые перчатки. Я пока приберусь.
Она нарочито медленно собирала и протирала инструменты, сменила под плечом и шеей полотенце – и только после этого предложила Платонову свежий комплект.
Виктор вернулся к столу, взял из банки с физраствором один из лоскутов, приложил к ране, разгладил обратным концом пинцета. Лена протянула степлер.
– Нет, – внезапно отказался Платонов. – Давайте лучше подошьём. Несите самую тонкую атравматику, что есть.
Спустя пару минут операционная сестра уже протягивала ему заряженный иглодержатель. Балашов у окна взглянул на часы, потом на наркозный аппарат, кивнул самому себе.
Тем временем Платонов медленно и аккуратно, чтобы не сдвинуть лоскуты, пришивал их к краям ран. Лена в нужное время отрезала концы нитей. Вдвоём они постепенно уложили две оставшихся полосы на шею, а большие куски – на щёку, скулу и часть лба. С последним узлом хирург понял, что не может разогнуться – так и отступил от стола в болезненном полунаклоне. Лена, спрятав руки на груди, боком оттеснила его ещё дальше в сторону, чтобы он не мешал накладывать повязки. Виктор особо не сопротивлялся; смотрел прямо перед собой – туда, где из-под стерильной простыни показалась закрытая повязкой культя левой руки.