Индиана Джонс и Великий потоп
Шрифт:
– По-моему, сделка вполне честная, – Джек спрыгнул с камня.
Бросив взгляд на то место, где была змея, Катя невольно поежилась. Потом подняла голову и встретилась взглядом с Джеком – тот явно хотел что-то сказать. Катя застенчиво улыбнулась и отвела глаза.
– Пошли, пора уже разбить лагерь, – приказал Заболоцкий.
– Попозже, – осадил его Инди. – Сперва надо решить одну проблему. По-моему, Владимир, вы тут впервые. Мне кажется вы лгали, что видели Ковчег.
– Да что вы такое несете?! Вы же собственными глазами видели Ковчегово дерево и знаете,
– Я знаю лишь одно: вы никогда ни в каком Девятнадцатом Петропавловском полку не служили.
– Почему вы подняли этот вопрос, когда мы уже почти дошли до вершины?
– Потому что он возник у меня совсем недавно. Итак?
– Джонс, вы сошли с ума! Катя, пойдем! Как-нибудь сами донесем свои вещи. Эти безумцы нам не нужны.
Слова Инди изумили и напугали Катю – но зато одно странное событие пятилетней давности вдруг обрело смысл. Все сошлось одно к одному; Катя поняла, что застарелой лжи отца уже много лет.
– Папа, он говорит правду, не так ли?
– Что?! Теперь и ты против меня?!
– А ты разве не помнишь? Я рассказывала тебе о человеке, приходившем к нам домой. Он очень обрадовался, что ты жив. Сказал, что он твой однополчанин, что ты пропал без вести во время боя с немцами в семнадцатом году. Когда я рассказала тебе об этом, ты заявил, что там был какой-нибудь другой Владимир Заболоцкий. Но ведь это был ты, правда? Ты никогда не был в Турции, да? – Отец лишь молча смотрел в сторону. – От тебя долго не было вестей. Мы с мамой терялись в догадках. И вдруг ты появился с этой историей про Турцию. Зачем, папа, зачем?!
– Прекрати! – Черты его лица были искажены отчаянием. – Ладно, это правда, – потише добавил он.
– Папа, а как же Ковчегово дерево? Неужели это всего лишь очередная ложь?
– Нет, оно действительно с Ковчега.
– Но ты же только что сказал…
– Я помню, что я сказал, – Заболоцкий провел ладонью по лицу, собираясь с мыслями.
Катя решила, что отец собирается прочесть очередную нотацию, но чувствовала, что на сей раз тон отца переменится.
– Я был молоденьким врачом, и меня мутило от вида смерти, – начал он. – Нас направили на фронт. Я понимал, что большинство солдат идет на верную погибель. Люди гибли миллионами. Трупы валялись вдоль дорог. Повсюду только кровь и страдания. От ужаса меня в душе все переворачивалось. И потому я бежал из армии, но домой вернуться не решился, опасаясь ареста за дезертирство. Вместо этого я подался к большевикам.
Катя не верила собственным ушам. Будто отец на глазах превращается в другого человека, совсем ей незнакомого.
– Так при чем тут Ковчег? – не выдержал Инди.
– Я как раз к этому подбираюсь. Я утаил от большевиков, что я врач – это сделало бы меня чересчур ценным для них человеком. Тогда я был еще весьма наивен и не определился в своих политических пристрастиях. Они сделали меня посыльным – вот тогда-то я и узнал о Ковчеге.
Заболоцкий рассказал, как вместе с другим большевиком захватил офицера, державшего путь в Петроград. Они обнаружили в его полевой сумке фотографии, описание Ковчега и изложение обстоятельств его обнаружения, а на самом дне сумки лежало то самое Ковчегово дерево.
– Видите ли, я в душе был весьма набожен, и при виде находки тотчас же понял, что это знамение свыше. Я должен порвать с богопротивными большевиками. Мне хотелось взять полевую сумку себе, но второй посыльный-большевик не позволил бы этого. Теперь я понимаю, что мне следовало убить его и позволить офицеру исполнить свою миссию правительственного курьера, но все разыгралось чересчур быстро. Я сумел забрать только Ковчегово дерево.
– А что стало с остальными свидетельствами? – поинтересовался Инди.
– Посыльный доставил их в штаб. Я полагаю, они попали в руки Троцкого. Что же до меня, то я бежал домой и благодаря революционной неразберихе перебрался с Катей в Америку, ни на мгновение не забывая о том, что видел в сумке курьера. Разумеется, Ковчегово дерево я взял с собой, зная, что в один прекрасный день приду сюда.
– А не проще ли было сказать правду? – с мукой в голосе воскликнула Катя.
– Поначалу я боялся признаться, что был связан с большевиками. Опасался, что меня могут не пустить в Соединенные Штаты. А единожды рассказав людям выдуманную историю, я вынужден был неукоснительно придерживаться ее. Иначе никто бы не поверил ни единому моему слову о Ковчеге, узнай они, что я не был на Арарате.
– В этом вы чертовски правы, – Инди вытащил из кармана телеграмму. – Получи я эту депешу в Стамбуле, меня сейчас бы здесь не было.
Взяв телеграмму у него из рук, Катя прочла ее и передала отцу, не проронив ни слова. Несмотря на данные отцом объяснения, она никак не могла взять в толк, как мог глубоко верующий человек настолько погрязнуть во лжи.
Смяв телеграмму, Заболоцкий отшвырнул ее прочь.
– Главное в том, Джонс, что русские солдаты побывали на Арарате и нашли Ковчег – значит, и мы найдем.
– Если только это не было обманом от начала и до конца, – возразил Инди. – Может, все это липа. Может, ваше Временное правительство подстроило эту штуку, чтобы привлечь народ на свою сторону и настроить против революционеров.
– Не может этого быть! – парировала Катя, хотя и сама уже усомнилась в Ковчеговом дереве. Может, тогда вечером в Чикаго она взяла из сейфа фальшивое дерево вместо настоящего? Впрочем, есть ли разница? Наверное, все дело в живой вере, а не в мертвой древесине.
– Скоро мы это выясним.
– Ну так что же, может, займемся лагерем? – спросил Заболоцкий.
Не успел он договорить, как в холодном горном воздухе раздался сухой треск винтовочного выстрела. На миг все оцепенели, затем молчание разорвал вопль Кати, бросившейся к упавшему отцу:
– Нет! Нет!
Омар и Ахмет что-то кричали по-турецки, Инди и Джек вторили им по-английски. Двое схватили его за плечи, другая пара – за ноги, унося в безопасное место. Катя застыла, не в силах поверить в случившееся. Этого не может быть!