Индия
Шрифт:
— Индия! — прошептала девочка, глядя на картинку, и понюхала сверток. От него дохнуло на Сашу таким ароматом, такой запашистою струёй ударило в нос, что девочка задохнулась даже. Прижала Саша сверток к груди, зажмурилась от восторга и, теперь уже совершенно уверенная, что так вот только и должны пахнуть дальние, загадочные страны, повторила: — Индия! — И со всех ног бросилась, домой, еще от ворот крича: — Мама! Папа! Ребята! Я Индию нашла!..
В сахаристо-белой обертке оказалась горбушка туалетного, малинового цвета, мыла. Это мыло Сашина мать заперла в сундук и выдавала его ребятам умываться только по праздникам и во время школьных экзаменов.
Обертку
Саша никогда потом не могла вспомнить, почему именно Индия воображалась ей при виде картинки от мыла. Может быть, она слышала об этой стране что-нибудь от старших братьев, иногда читавших книжки вслух; может, запало в память увиденное в кино, куда ее брали с собою раза два братья же; а может, приснилось девочке, склонной к задумчивости, что-нибудь сказочное со словом Индия.
Саша подросла, стала учиться в школе, и как-то по географии, а затем и по истории стали проходить в классе Индию. Но странное дело — учебниковая Индия, о которой она вынуждена была слушать и рассказывать на уроках, нисколь не волновала Сашу и никакого касательства как будто не имела к той расчудесной стране, какую девочка открыла для себя и с любовью хранила в душе.
После седьмого класса родители Краюшкины устроили Сашу ученицей в городской узел связи. Братья принесли из сарая заржавевшую кровать, найденную ими на пожарище, и поставили ее в угол средней, большой комнаты. Кровать сама по себе не стояла, поэтому братья связали ее медной проволокой, ровно больного человека бинтами, отец покрасил кровать голубой краской, наведя на спинках белые полоски, будто на шлагбауме. Саша прибила над кроватью коврик, сделанный ею же из ромбиков, обтянутых разноцветными тряпочками; заправила аккуратно, даже чуть кокетливо постель байковым одеялом и простыней с кружевной прошвой; над изголовьем прикрепила гвоздиками картинку — Индию — и стала жить дальше.
Через какое-то время Сашу из учениц перевели в телефонистки, она стала приносить домой зарплату, и сразу объявились в ней солидность и строгость самостоятельного человека. Старший брат Саши, работавший на прокатном стане, один раз узнал ее голос в телефонной трубке и сдуру обрадованно закричал: «Але! Шурка!» Саша оборвала его, отчетливо и строго заявив: «Никакой тут Шурки нет! Пятый слушает!»
К празднику Первого мая Саша сделала в парикмахерской завивку, и братья поначалу даже не узнавали свою сестренку, всегда подстриженную под мальчишку, с прямой светлой челкой. Они подтрунивали над нею, но вместе с тем прониклись какой-то, самим им непонятной почтительностью к Саше, и отношения у них сделались несколько отчужденными.
А тут обнаружилось еще одно немаловажное обстоятельство: за Сашей начал ухаживать техник из районного узла связи. Человек при форме, начитанный и культурный. Мать взялась стежить двуспальное одеяло, сатиновое, с шелковым верхом, а Саша в неурочное время строчила оконные шторы, сшила себе два новых платья: одно с желтыми цветами, другое темно-голубое, все это убрала в чемодан, недавно приобретенный в новом канавинском универмаге с колоннами.
Парни догадались, что Саша теперь не долгий житель в краюшкинской большой избе, что уведет ее техник-связист в другую какую-то жизнь, но до конца не могли поверить в это и представить сестренку в другом дому не умели. У них было такое ощущение, будто их обирают среди бела дня и они ничего не могут предпринять в защиту себя. Чувство обиды и беспомощности своей братья маскировали разными колкими шутками и намеками, чем приводили Сашу в большое смущение и конфуз.
Но мать не успела достежить красивое одеяло, и Саша не вышла замуж. Летом грянула война с фашизмом, и сразу же трое старших братьев Саши, а вскорости и техник-связист ушли на фронт — сражаться с врагом нашей земли.
Война была большая, долгая и кровопролитная. Много людей требовалось на фронт, и через год после начала войны мобилизована была на позиции и Саша.
Два младших брата Саши также покинули родной дом следом за старшими братьями и сражались: один — танкистом, другой — в зенитчиках. Саша уходила из дому последней. В растерянно-притихшем просторном доме оставались только мать и отец. Понимая, как тяжело жить в таком пустоуглом, немом доме, Саша посоветовала отцу с матерью пустить на квартиру семейных эвакуированных, чтоб не заела их до смерти кручина.
На войне Сашу заставили работать по специальности — связисткой. Она хорошо работала и всегда старалась выполнять быстро распоряжения командиров и старших начальников. Когда обрывалась связь, Саша переживала, может быть, больше, чем командир артиллерийской батареи, в которой она воевала. За хорошую боевую работу и многократное исправление связи под огнем Саше выдали две медали и обещали орден.
Саша была невеликого ростика, проворна и сноровиста в деле, снова стриглась она под мальчишку, ходила в гимнастерке и брюках, считая, что при боевой работе и при множестве мужских глаз брюки как-то ловчее и удобнее, чем юбка.
Техника из районного узла связи — жениха Саши — тем временем убили на фронте, и одного Сашиного брата тоже убили, а двое из трех первых братьев пропали без вести еще в начале войны и, верно, мыкали горе в плену.
И без того задумчивая и несловоохотливая, девушка от печальных вестей, и от тяжелой фронтовой жизни сделалась вовсе молчаливой, суровой даже, и решительно осаживала военных парней, если они пытались разговорить ее, проник нуть в сокровенные девичьи думы и поухаживать за нею. Лишь иногда, в редкие минуты фронтовых передышек, командир батареи замечал мягкое выражение на лице строгой связистки и в задумчивых глазах ее — теплую и долгую улыбку, и казалось ему: не на передовой, не на позициях была в то время девушка, а где-то далеко-далеко. Комбат один раз осторожно полюбопытствовал у связистки, которую он по-отцовски нежно любил и жалел: чему это она улыбается и о чем мечтает?
— Я, товарищ капитан, Алексей Васильевич, думаю об Индии, — охотно отозвалась девушка.
Ответом этим привела она в замешательство комбата и чуть даже испугала его. Расспрашивать Сашу комбат больше ни о чем не решился, а посоветовал ей подмениться и выспаться как следует.
Шли тяжелые зимние бои под Винницей, мало людей и пушек осталось в батарее, где трудилась связисткою Саша. Но все равно батарея билась с врагом, крушила его снарядами, и все равно связь артиллеристам нужна была днем и ночью.