Инфанта (Анна Ягеллонка)
Шрифт:
Бог, судьба, предначертание, фатальность, железный закон разрушения.
Горницкий хотел что-то вставить, чтобы грустные эти мысли изменить, король говорить ему не дал.
– Бездетным! – промолвил он. – Это ничего, но сойти без доброго имени, без утешения от великого дела.
Староста, я всё хотел, но ничего не мог. Литва до сих пор дуется на то, что обеспечили её будущее. На Унию я работал всю жизнь, из-за неё отказался от прав… они её не хотят…
Уважал их свободы… плевали мне в глаза за это. Не было более
Врагов повсюду, друзей не имел нигде, нигде, никого.
– А! Милостивый пане, – прервал Горницкий, – не чините нам, верным слугам своим, кривды, мы ценили вас и любили!
– Многие? Кто? – прервал король. – Мой староста, смерть глаза промывает и даёт зрение, что до глубины души проникает… вижу в каждом, что в себе носит, до мозга костей.
Друг для добычи, любовник для милостей и даров, есть многие, а кто любил?
Он замолчал и медленно ударил себя в грудь.
– Я виноват, виноват, – шептал он, – прости мне, пане, я много виноват, а прозрел слишком поздно.
Староста, помните о той сироте, принцессе Анне, я жизнь ей отравил. Что с нею будет? Будет до конца жизни слезами обливаться?
– Милостивый пане, – подхватил Горницкий, – народ никогда своих панов крови не отвергал и не забыл о ней. Не тревожьтесь за судьбу принцессы.
– Слишком поздно придёт к ней корона и брак, – прервал снова тише король. – Катерина много претерпела, София овдовела, сирота Анна на вашей милости.
А что же с этим королевством?
Король остановился и долго молчал, смотрел на старосту, как если бы его вызывал.
– Выбирайте осторожно, чтобы за чечевицу прав своих не лишились. Достаточно тех, кто стремится к нашей короне.
– Император первый, – прошептал Горницкий.
– Император? – пробормотал король. – Из-за них мы потеряли Чехию и Венгрию, обе страны Ягелонам принадлежали. Отец дал им себя запутать и вырвать их у себя. Император сделал меня бездетным, император закуёт вас в неволю!
Он поднял руку, которая тяжело упала на постель.
– Литва за царём [8] из страха. Он тиран. Катерина цепенела от страха, чтобы её не выдали ему; не отдавайте ему Анну, бедную Анну. Убьёт её.
8
Имеется ввиду Иван Грозный.
Не смел Горницкий вспомнить о французе, но король сам шепнул:
– Французского короля брат сватается, чужой нам, далёкий, молодой. Польша ничто для него, он ничто для вас.
И добавил после раздумья:
– Прусский герцог? Кто же знает? Захотите его?
Староста слушал с напряжённым вниманием, но эти мысли, перемещающиеся по очереди в голове замечтавшегося, казалось, его слишком удручают; он прервал
– Милостивый пане, Бог милосерден. Если осиротить не захочет, будет заботится! Зачем же беспокоиться заранее.
– Да! Судьба неизбежна, необходимость железная, – вздохнул он. – Вижу будущее, вижу его… грустное…
– Ваша милость, – отозвался Горницкий, – хотите мне выдать какие-нибудь приказы? Вы приказывали меня позвать.
Король беспокойно провёл рукой по лбу.
– Не знаю уже, – сказал он, – да… вы были мне нужны… Мне хотелось иметь кого-то при себе…
Его глаза повернулись к двери.
– Соколы и орлы… жадные… никого больше… все чего-то выпрашивают, никто ничего не приносит. Слова утешения… доброй слезы…
– Какой это день? – спросил он вдруг.
– Воскресенье, – шепнул Горницкий.
– Да, было это сегодня утром? Или вчера, или месяц назад? Уже не знаю. Вместе смешалось вместе, всё прошлое лежит запутанным передо мной. Эти соколы…
– Избавиться бы от них, милостивый пане, – сказал староста.
– Плачут, – начал король, – как отец, женских слёз перенести не умею. У Гижанки есть дочь… Мой единственный ребёнок. Заячковская… знаешь… я хотел на ней жениться… ждёт… мир связан…
Зюзю Орловскую даже сюда привезли… и та… А! Эти соколы!
Не смел ничего сказать Горницкий, но ему сделалось неприятно, а когда потом король замолчал, отважился шепнуть:
– Не думать бы о них!
– Да, – вскоре сказал король, – чарами меня и напитками взяли, а здоровье и жизнь ушли. Тех, кого я любил, судьба быстро у меня вырвала… промелькнули через жизнь мою как тени, только сны теперь о них. Вижу их, как бы живые были. Стоят около меня… Элжбета и Бася вместе. Староста, – сказал он живей, – ты привёз мне с собой их изображения?
– Они имеются в Тыкоцыне, – ответил Горницкий.
– Я сейчас хотел иметь… порадоваться ими, – сказал король. – В Тыкоцыне! Езжай же за ними, прошу тебя, езжай и завтра спеши ко мне с возвращением. Хочу их иметь, хочу иметь их непременно сейчас, хотя бы до могилы.
Горницкий начал объяснять, почему их не забрал с собой, но тот, погружённый в мысли, уже, казалось, его не слушает, и повторил:
– Завтра, привези мне их завтра.
Затем словно что-то себе припомнил:
– Белинский, – спросил он, – есть в Тыкоцынском замке?
– Ни на шаг не отходит от него, – ответствовал Горницкий. – Это человек, на которого можно положиться, милостивый пане.
– Поэтому я его над моей казной поставил, – слабеющим голосом добавил Август. – Это муж старой веры, старой праведности. Скажи ему, пусть никому ни отдаёт после меня имущество, кроме принцессы Анны… Она сестёр не обидит, а я хочу, чтобы она обиженной не осталась. Бедная Анна… На её сиротство упадёт корона! Кто знает? Вырвут у неё, может, и моё наследство и её… из Ягеллонок последней.