Инфер 8
Шрифт:
– Я прошла? Я прошла п-проверку?
Вместе с рекой крови на рифленый пол полезли резаные кишки. Отвернувшись, я двинулся к тому, кто видел все происходящее, и судя по его перекошенной роже и нервно мечущимся в орбитах глазам, понимал, что это никакая не проверка. Я пересек заполненный воем и хрипами умирающих зал, присел перед аккуратистом, поднял заляпанное забрало и улыбнулся:
– А ты метросекс какого уровня? Третьего? Тебе уже выдали почетную нашивку?
– Я расскажу все что знаю! Не убивайте!
– Хорошо, – кивнул я, медленно вытирая красное от крови лезвие ножа о его сохранившую белизну рубашку. – Начинай, хреносос… начинай говорить…
– Ниже!
Удар рукоятью ножа разбил ему губы и выбил пару белоснежных зубов. Пока он сплевывал осколки и кровь, пока оглушено шлепал разорванными губами, я воткнул острие лезвия ему в лоб и, прочертив вертикальную линию, чувствуя, как сталь скребет по кости, пояснил:
– Я хочу полную, сука, информацию… подробную… да?
– Да! Да! Ох… Да!
– Говори…
– Он…
– Да?
– А это точно не проверка? Я верен Монкару!
Воткнув нож ему в селезенку, я заткнул разинутый рот упырка ладонью и, глядя на медленно расползающееся по белой ткани красное пятно, пару секунд задумчиво молчал, втягивая ноздрями вонь дерьма, металлический запах крови и пороховую гарь. Когда я убрал ладонь, то услышал:
– Монкар тремя этажами ниже! Уровень Величия и Созидания! Три входа, если двигаться сверху вниз. Но вниз – не значит к низам! Вниз – лишь биссектриса направления и… А-А-А-А! Понял! Понял! Три входа! Два – лифтовые. Но один лифт – исключительно для Монкара! Еще лестница. Там позиции его гвардии – Стражи Чистоты! Они следят за всем и… вы не из них? Они делают проверки и… А-А-А-А-А-А! Все! Все! Первый пост стражи за вторым пролетом лестницы. А если лифтом – то там главный КПП и на каждом этаже остановки…
Всхлипывая, скуля, ерзая ногами, он вываливал и вываливал на меня поток информации. Изредка его заносило в ненужную сторону, и тогда приходилось опять поворачивать рукоять ножа в ране. Когда он излился окончательно, а это случилось минут через пять, послышалось его робкое:
– Я ведь был полезен?
– Ага, – кивнул я.
– И заслужил жиз…
– Нет, – столь же спокойно ответил я и дернул нож в сторону, вспаривая брюшину.
Упырок даже не закричал, разом отрубившись от боли. Жаль. Но будить его времени нет. Встав, я зашагал к идущему навстречу Рэку:
– Командир! Выбили инфу! – залитого кровью орка аж потряхивало от боевого ража. – И содрали со стены карту.
– Хорошо, – кивнул я. – Веди, орк. Веди…
Рэк заорал в передатчик и двинулся к сливающимся со стенами дверям. Я зашагал следом, оглядывая напоследок этот упырочный зал с трупами. Даже кровь, мозги и кишки не так сильно портили общий вид помещения, как темнеющая и все еще дымящаяся дыра в стена – оттуда мы и явились прямо на их сучье заседание, войдя через центральную вентиляционную шахту. Остатки белой решетки на полу, стол из белого дерева перекрещен несколькими очередями, там же первые трупы… И даже после столь явной жесткой демонстрации кто-то из них все еще продолжал цепляться за остатки слепой веры в какую-то проверку высшего уровня…
Глянув на экраны под потолком, что продолжали проецировать главную тему прерванного совещания, я мрачно процедил:
– Мы выжжем здесь все к херам…
– Мы уже начали, – зло оскалился Рэк и захлопнул забрало исцарапанного шлема. – Мы уже начали, командир…
То совещание… попав к решетке, первые минут десять мы слушали и с каждой минутой охеревали все сильнее. На мирном совещании, где вокруг элегантного стола собрались красивые ухоженные гоблины, обсуждались такие темы, как утилизация еще живого биологического материала, количество новых особей, подлежащих разморозке, и важность экономии всех ресурсов – кроме биологических.
На заседании решили, как всегда, пустить хлорный газ в отсеки содержания объектов исследования, и все проголосовали за, а одна встала и толкнула речь, что хлор не только дешев, но еще и является прекрасным дезинфектантом, а это крайне важно, ведь все они заботятся о благополучии священного Эдиториума. При этом на экране мелькали кадры с голыми трясущимися гоблинами. Лица с выдранными глазами и торчащими из бритых черепов электродами, выходящие из вздутых венозных животов шланги и краны, торчащие из культей стальные спицы с огоньками, трясущиеся в припадке истощенные взрослые, старики и дети. Затем встал еще один из заседающих и, умело играя звучным голосом, не забывая при этом поглаживать посеребренный значок на рубашке, предложил «рискнуть» и на этот раз разморозить больше особей женского пола и возрастом не старше двадцати двух. Возражений не последовало ни от кого кроме сухонькой и уже в возрасте гоблинши, что недовольно поджала отрихтованные вколотым дерьмом губы и заявила, что ее исследования не менее важны и требуют больше особей мужского пола – желательно, в возрасте до тридцати лет. Тут мы подорвали решетку и так и не узнали, чем мог закончиться их спор о соотношении возрастов и полов…
Вытянув руку, я прострелил поясницу прикидывающемуся дохляком тому самому упырку с серебряным значком, что измазался кровью и приткнулся среди трупов. Упырок жалобно закричал, но вопил недолго – ему в затылок с хрустом вонзился тесак, заткнувший его навеки. Он был последним – из трех десятков заседающих не выжил никто. А в светлом и еще недавно почти стерильном коридоре вдоль стен лежали оттащенные к стенам трупы гоблинов уже не в белых, а в синих рубашках и блузках. По полу тянулись широкие кровавые следы, на стенах остались красные отпечатки лап и харь. Редкие дыры от пуль показывали, что обученные недомуты старательно экономят боеприпасы. И делают это не зря – снабжение у нас надежное, но небыстрое, а здесь нам пока не встретилось ни одного огнестрела. Одна надежда на упомянутых Стражей Чистоты. Странно они, кстати говоря, называют здесь уборщиков…
– Синие – это обслуга белых мясников, – доложила вывалившаяся из боковой комнаты Ссака.
Остановившись у ближайшего «синего» трупа, она вытерла о него подошву левого ботинка и сделала это максимально тщательно. Все, кто выходил за ней следом, тут же пристраивались к тому же трупу и стирали о него кровь с обуви, а затем уже избегали наступать в частые лужи. Так же поступил и я. Нет желания оставлять за собой предательский красный след, что выдаст не только направление, но и, возможно, мое местоположение. Посрать было только Рэку, и пришлось рявкнуть. С недовольством смахнув с плеча лоскут кожи с чьими-то срезанными губами, он потопал к лежащей в углу дохлой девке и занялся чисткой ботинок.
– Ненавижу, – прохрипел Рэк, выдавливая из себя даже не слова, а чистые эмоции. – Ненавижу всех этих чистеньких никчемных говноедов… и это дерьмо решает судьбы тысяч… Скольких мы упустили, Ссака?
– Мы убили всех на этом уровне.
Ответный оскал наемницы был способен напугать до усрачки любого гражданского. С шелестом пройдясь лезвием по блистающему хромом косяку, он содрала с мачете налипшее дерьмо и вернула оружие в зажимы, после чего повторила:
– Мы убили всех… Двигаем лестницей, лид?